Александра Анненская: Анна

— Еще бы, конечно! — вскричала Татьяна Алексеевна. — Annette должна почаще приезжать к нам, и я сама буду за ней заезжать. Нужно только подумать об ее туалете. В прошлом году она одевалась еще, как девочка; теперь уж это не годится, она выглядит совсем взрослой девицей. Barbe и Lise навезли себе множество обнов из-за границы… Они тебе покажут, душенька, когда ты к нам приедешь. Мы тогда и о твоих костюмах поговорим. Выпроси только у папá побольше денег — я тебя научу, как ими распорядиться.

Татьяна Алексеевна пожала руку больного, ласково потрепала по щеке Анну и вышла из комнаты, слегка шурша длинным шлейфом своего шелкового платья.

Приезд ее действительно внес нечто новое в жизнь Анны, но это новое было нечто другое, как новая забота. Опять бывать в доме тетки, выезжать с нею вместе — об этом удовольствии Анна давно мечтала, но это требовало новых расходов, траты денег, которых у отца ее не было. Откуда, как достать эти деньги? А ведь если не достать их, это будет значить не только отказаться от всяких удовольствий, но и прямо признаться в своей бедности, в невозможности пользоваться ими.

Анна сидела, печально опустив голову и совсем забыв о своем намерении принимать при отце веселый вид.

— Ну, девочка, чего же ты так задумалась? — обратился к ней Матвей Ильич. — Неужели ты не радуешься возвращению тетки?

— Я думаю, мне нельзя будет часто видеться с ней, — проговорила Анна, и слеза блеснула на ее глазах. — Вы слышали, папа, что она говорила о деньгах!

— Ах, ты вот о чем! — вскричал Матвей Ильич. — Неужели же ты думаешь, я не понимаю, что ты не можешь быть одета хуже других. Пожалуйста, будь спокойна! Послезавтра мне обещали достать денег, и я дам тебе довольно на все!

Лицо Анны озарилось радостью, и она от души поблагодарила отца за его доброту.

Через день она имела удовольствие отвезти тетке довольно крупную сумму на свой туалет, она провела несколько часов со своими кузинами и Жоржем, любуясь их заграничными обновками, слушая их рассказы, и среди веселой болтовни забыла на время все свои заботы и огорчения.

Через неделю в комнату ее стали приносить из разных магазинов новые платья, шляпки и прочие вещи, заказанные для нее Татьяной Алексеевной. Анна все находила прелестным, всем восхищалась и начинала чувствовать себя счастливою, но удовольствие ее продолжалось недолго.

В комнату вошла Софья. Она оглядела обновки барышни с видом знатока, похвалила их и затем спросила:

— Это что же, барышня, тетенька вам все подарила?

— Совсем нет, — обиженным тоном отвечала Анна, — это мне купил папенька.

— Папенька?! — удивилась девушка. — Как же это, у вашего папеньки не хватает денег, чтобы платить людям, которые ему служат, а хватает на такие покупки! Нехорошо, барышня: вон вы будете как щеголять, а я уж третий месяц не могу ни копейки дать своей старухе-матери, она чуть с голоду не помирает!

Софья оттерла слезу, показавшуюся в глазах ее, и быстро вышла из комнаты. Анна почувствовала и горе, и стыд. Она поняла, что не имеет права тратить на себя деньги, которые по справедливости должны принадлежать другим; изящные платья и хорошенькая шляпка вдруг потеряли для нее всю свою прелесть; ей показалось, что у нее никогда не хватит духа надевать их, носить их при ком-нибудь, знающем положение отца ее.

Она тотчас же побежала в комнату Матвея Ильича, высказала ему все свои мысли и просила его не покупать для нее ничего больше, пока они не расплатятся с долгами.

— Пожалуйста, оставь ты эти глупые фантазии, — нетерпеливым голосом отвечал Матвей Ильич. — Долги делаешь не ты, а я, значит, и заботиться тебе о них нечего. А одеваться хорошо ты должна, я этого требую! Очень мне приятно прослыть за нищего, который не в состоянии сделать дочери порядочного платья!

Анна видела, что должна покориться, что ей вменяется в обязанность то, что она считала просто удовольствием.

Татьяна Алексеевна стала раза два-три в неделю брать племянницу к себе и возить вместе со своими дочерьми в театр, к знакомым, на гулянья. Туалет, сделанный Анне осенью, пришлось возобновлять раза три в течение зимы; кроме того, девочке требовалось немало денег на разные безделушки. Матвей Ильич всегда отыскивал средства удовлетворить этим так называемым потребностям дочери, но она видела, каких забот и неприятностей это стоит, и не могла по-прежнему беззаботно веселиться. Она видела, как отец посылал закладывать свои часы или серебряные ложки, чтобы сделать ей бальное платье, и как тщательно скрывал он это от знакомых; она знала, что он отказывается принимать дорогое лекарство, предписанное ему доктором, чтобы сберечь деньги ей на перчатки и ленты; она краснела всякий раз, проезжая в карете мимо дворника своего дома и соседних лавочников: ей казалось, что все они глядят на нее с упреком и насмешкой. От Софьи же и остальной прислуги она положительно прятала свои обновы: так стыдно ей было щеголять перед людьми, не получавшими вознаграждения за свой труд.