Анна знала, что не в состоянии рассчитаться, и принуждена была скрепя сердце переносить дерзость служанки.
Девочке, конечно, было бы гораздо легче переносить все это, если бы она в ком-нибудь видела сочувствие и поддержку, если бы отец обращался с ней, как с другом, искал в ней утешения и сам с любовью относился к ней. Но ничего подобного не было. Матвей Ильич всегда заботился, главным образом, о самом себе, а болезнь сделала его еще более эгоистичным. Он был постоянно в раздраженном, неприятном расположении духа, он беспрестанно требовал от дочери разных услуг себе: заставлял ее читать вслух по целым часам книги, в которых она не понимала ни слова; часто требовал, чтобы она ночи просиживала с ним, когда его мучила бессонница; сердился, замечая на глазах ее слезы, а на лице выражение уныния, и не старался сделать для нее жизнь сколько-нибудь приятнее. Когда она начинала жаловаться на скуку или на дерзкое обращение кредиторов, он прерывал ее на первых же словах, кричал, что у нее дурной характер, что она нисколько не сострадает его болезни, что она неблагодарна, что она уморит его. После каждого из таких припадков гнева ему действительно становилось хуже; а доктор, лечивший его, повторял каждый день, что для него всего нужнее спокойствие, что волнения не только задерживают его выздоровление, но положительно грозят его жизни. Анна не могла не чувствовать сожаления к беспомощному положению отца; мысль лишиться его и в особенности сделаться виновницей его смерти страшила ее… И вот первый раз в жизни пришлось ей в заботах о другом забывать себя, стараться казаться спокойной и веселой, чтобы развлекать отца, взвешивать каждое свое слово, чтобы не встревожить его каким-нибудь неосторожным замечанием. Усилия, которые бедной девочке приходилось делать над собой, были страшно тяжелы для нее, и, главное, первое время они редко удавались ей. Выслушав наставление доктора о том, как следует обращаться с больным, она шла в его комнату с твердой решимостью завести какой-нибудь веселый разговор, быть кроткой и предупредительной. Несколько минут ей действительно удавалось исполнять это намерение, но Матвей Ильич угрюмо относился к ее попыткам втянуть его в разговор, начинал ворчать на нее за какой-нибудь беспорядок в доме, которого она не могла устранить, — и напускная веселость ее исчезала: она теряла терпение, отвечала отцу или сердитым, или плаксивым голосом; это еще больше раздражало его, и кончалось тем, что она уходила в свою комнату вся в слезах, с горьким сознанием, что причиняет отцу вред, что ее присутствие не облегчает его страданий, а, напротив, увеличивает их.
Так шли дни за днями, и одно, что несколько утешало Анну, это была надежда на приезд тетки. Девочка и сама не могла бы отдать себе отчета в том, чего именно она ждет от этого приезда, но она была уверена, что Татьяна Алексеевна внесет в ее жизнь перемену, и перемену непременно к лучшему.
И вот в один ясный октябрьский день к подъезду подкатил щегольский экипаж Ивана Ильича Миртова, и через несколько секунд Анна услышала в передней голос тетки.
В один миг она уже была подле нее, сияя радостью и готовясь осыпать ее самыми нежными ласками. Татьяна Алексеевна встретила племянницу со своей обыкновенной, добродушно небрежной манерой. Она уклонилась от объятий, которые могли бы смять ее наряд, слегка поцеловала Анну, дружески взяла ее за руку и, оглядывая с ног до головы, заметила:
— У, как ты выросла, совсем большая девица стала! И не растолстела, не загорела. А мы уж боялись, что ты опять деревенщиной станешь. Ну что, как здоровье папаши?
Анна всегда считала свою тетку очень доброю и искренно любила ее, но в тоне и манерах Татьяны Алексеевны было что-то, подавлявшее всякие порывы нежности. Анна мечтала броситься к кому-нибудь на шею, выплакать все свое горе и услышать слово утешения и одобрения, но она с первого же взгляда почувствовала, что отнестись таким образом к изящной нарядной даме, шедшей рядом с ней в комнату больного, совершенно невозможно. Она сдержала слезы, готовые хлынуть из глаз ее, и постаралась весело отвечать на шутливые вопросы гостьи.
Татьяна Алексеевна просидела больше часа у больного и была так весела, рассказывала так много интересного о своих путешествиях, что Матвей Ильич совершенно оживился и сбросил всю свою угрюмость. Прощаясь с гостьей, он сказал ей:
— Уж вы, сестра, пожалуйста, не оставьте мою бедную Анну. Ей скучно со мной, калекой, а одну я не могу ее никуда отпускать: позвольте ей иногда выезжать с вами.
Читать дальше