Александр Исбах - Золотые кувшинки

- Они били вас, Василий Андреевич?

- Э! - Фильков махнул рукой.

В сарае наступила тишина. Дыхание двадцати человек вздымалось клубами и таяло в морозном воздухе.

Я угрюмо смотрел на товарищей. Фильков сказал очень просто, словно вдумывался в свои слова:

- Сорок лет жил на свете Василий Фильков. Кто из нас не любит жизни! Трудно её прожить. Нелегко и отдавать…

Он вынул часы, щёлкнул крышкой, посмотрел на них и медленно стал заводить.

- Вот ещё Ваню увидишь - скажи ему… И маленькому Маке расскажешь когда-нибудь…

У сарая опять захрустели шаги. Я умоляюще посмотрел на Филькова.

- За мешки! - сухо приказал мне Фильков. Он крепко обнял меня и толкнул в угол.

…Их приставили к самой стене сарая. Чья-то широкая спина закрыла щель, в которую я смотрел.

Несколько минут длилось молчание. Громко, с надрывом, закашлялся Тарасов. Послышался лязг затворов, слова команды. Потом, один за другим, три беспорядочных залпа. Пули защёлкали о брёвна, некоторые влетели в сарай, просвистев совсем близко от меня, впились в мешки с углём и обдали меня угольной пылью. И в открывшуюся снопа щель я увидел солдат - они опускали на землю ещё дымящиеся винтовки.

Поздно ночью я вышел на пустырь. Тела убитых товарищей уже убрали. Весь снег у сарая пропитался кровью. В стороне что-то поблёскивало. Я нагнулся и поднял старые серебряные часы Василия Андреевича Филькова.

Застывший в холодном молчании лес опять со всех сторон окружил меня. Тяжёлые, мохнатые сучья переплелись над моей головой, словно цепкие лапы каких-то доисторических животных, о которых я читал в учебниках географии, когда ещё был учеником гимназии имени Александра I Благословенного. Учеником… Парты… Классная доска… Мел…

«Штейн, как звали коня Александра Македонского?…»

- Как же, действительно, звали этого коня?

В каком-то полузабытьи я брёл по лесу.

Василий Фильков… Предревкома, мой учитель.

Прощаясь перед моим уходом за рубеж для связи с лоржинскими комсомольцами-подпольщиками, Фильков пристально посмотрел на меня и коротко сказал:

«Важное дело поручаем тебе, Саша. Смотри не задерживайся».

Большая, сильная и тёплая рука его крепко сжала мою Руку.

А теперь Фильков убит. Только часы его я сжимаю в кармане полушубка коченеющей рукой.

С треском обломился сук и упал, обрушив на меня целый сугроб колючего снега.

Совсем обессиленный, я опустился на колени и стал хватать пригоршнями и жадно есть обжигающий и тающий во рту снег.

Стало как будто легче. Куда я иду? Какой сегодня день? Сколько времени прошло с тех пор, как я ушёл с Лоржинского завода?

Я машинально щёлкнул крышкой часов, вздрогнул и уронил их в снег. Часы шли… Двигались колёсики, огибала циферблат секундная стрелка.

Часы, заведённые рукой убитого предревкома, продолжали жить.

Подняв часы, я бережно положил их в карман и неожиданно почувствовал прилив сил, словно эти заведённые Фильковым часы принесли мне весть о нём и напомнили о его последнем горячем рукопожатии. «Важное дело поручили тебе, Саша…»

Нет больше уездного комитета, секретарём которого состоял Саша Штейн. Нет больше Василия Филькова. Я пойду в губком к Вале Грековой. Расскажу о лоржинских комсомольцах, передам их привет и письмо, зашитое в подкладке вытертой каракулевой ушанки, а потом пойду в отряд, чтобы отомстить за Филькова и товарищей, чтобы освободить Дреслу.

Лесная тишина начинала тревожить меня. Не сбился ли я с пути? Почему прекратилась перестрелка?

А может быть, они уже заняли губернский город и я не найду губернского комитета, как не нашёл уездного? А может быть, Валя Грекова тоже убита? И снег вокруг неё покрыт пятнами крови…

А письмо… А горячие слова комсомольцев Лоржинско-го порохового завода…

Белка перебежала с дерева на дерево. И опять тишина. Я терял последние силы. Всё медленнее и медленнее передвигал ноги. Кажется, сейчас я опущусь на мягкий снег и засну. Василий Фильков подаёт мне руку…

«Не задерживайся, паренёк!» - говорит он.

Почему у Филькова голос Вали Грековой?

Нет, это не Валим голос, это чей-то чужой, незнакомый и грубый…

Блестит штык. Откуда здесь штык? Неужели они окружили лес и хотят расстрелять меня и всех товарищей?

- Не стреляйте! Не смейте стрелять!

Сжимая до боли в руке часы Филькова, я падаю в снег, прямо под ноги выбегающим из-за деревьев людям в шлемах с красными звёздами.

Липерский губернский съезд комсомола подходил к концу. Половина делегатов отсутствовала. Полгубернии было занято белыми. Многие делегаты погибли в боях, убитые вражескими пулями, отметившими кровью почётные делегатские мандаты. Другие на подступах к губернскому городу защищали город от белогвардейцев.