Лидия Чарская - Юркин хуторок

Наконец вдалеке показались желанные огоньки деревни. Юрик еще раз ударил каблуками крутые бока Аркашки, и понятливая лошадка в одну минуту вынесла его из леса и домчала до крайней деревенской избушки.

— Пожар на хуторе! Мы горим! Спасите нас, братцы! Бегите тушить скорее! — мог только произнести задыхающимся голосом несчастный мальчик, вбежав в первую избу, и как подкошенный упал без чувств на заскорузлые крестьянские руки.

Благодаря смелости и отчаянной стойкости Юрика прибежавшие вовремя крестьяне отстояли и господский дом, и пристройки хутора, все, кроме Аксиньиной избушки, которая сгорела дотла. Крестьяне подоспели как раз вовремя, в ту минуту, когда крыша главного строения начинала уже тлеть от переброшенной на нее ветром искры.

Когда Фридрих Адольфович и мальчики вернулись из лесного домика, все уже было кончено. Только груда углей и обгорелых балок на том месте, где стояла раньше Аксиньина изба, да сильный запах гари свидетельствовали о пожаре.

Юрик, принесенный на руках крестьянами на хутор, приведенный уже в чувство, рассказал все, скромно умалчивая, однако, о своем поступке. Но крестьяне не могли умолчать о «еройстве» барчонка, как выразился один из них, высокий, седой как лунь, старик-староста, поглаживая черноволосую головку Юрика, окончательно обессиленного всем происшедшим.

— Ай да барин! — говорил он, любовно заглядывая в глаза уложенного в постель смелого мальчика. — И молодец же ты! Кабы не ты, так от хутора один бы пепел остался, право слово.

И все наперерыв целовали и ласкали Юрика, выражая удивление и восторг от его поступка. Одна няня приходила в отчаяние.

— Кабы не пошла я спать, — говорила она, поминутно прерывая свою речь рыданиями, — так не поскакал бы он за помощью в деревню. А теперь, спаси бог, заболеет, простудится, что тогда будет?

Но Юрик не заболел и не простудился. Напротив, с этой злополучной ночи здоровье его быстро пошло на поправку. Он вскоре встал с постели и вместе с братьями и Маей принялся деятельно приготовляться к встрече отца и Лидочки. Юрий Денисович с дочерью пробыли не неделю, а около двадцати дней в городе, и только по прошествии этого срока назначили письмом день своего приезда.

О пожаре им особенно не писали, и только упомянули вскользь, что сгорела изба птичницы и что Аксинью с Митькой перевели в людскую. Весть о поступке Юрика и боязнь за его здоровье могли заставить Волгина ускорить свой приезд и сократить время лечения Лидочки, как думалось Фридриху Адольфовичу, и он предпочел скрыть о «событии» до поры до времени. Из писем отца мальчики знали, что Лидочка лечится очень упорно в губернском городе, но о результатах леченья Юрий Денисович не писал им ни слова.

Стоял чудесный теплый, ароматный август. Яблоки зрели и наливались в хуторском саду.

Дети Волгиных, Мая и Митька ходили с серьезными, озабоченными лицами… Завтра должны были приехать дорогие отсутствующие, и день их приезда дети совместно с Фридрихом Адольфовичем решили обставить как можно торжественнее.

Отец и дочь обещали привезти с собой гостя на хутор. Князь Виталий, как было сказано в письме Юрия Денисовича, тоже хотел быть у них и провести с ними несколько дней.

Программа завтрашнего дня была уже давно готова. Решено было поставить живые картины, читать стихи и проплясать русский танец на заранее устроенной в саду сцене. Ко всему этому деятельно готовились целую неделю.

Живые картины придумал сам Фридрих Адольфович, стихи посоветовал он же, а Мая предложила пляску и песни на садовой площадке между собственноручно сшитыми полотняными декорациями.

Кроме дорогих приезжих, решено было пригласить в качестве зрителей Дмитрия Ивановича, всю прислугу и мужиков, баб и ребятишек из соседней деревни, которые оказали помощь на пожарище.

Еще накануне весь дом украсили гирляндами зелени со вплетенными в ней кустиками красной брусники. Вышло очень незаурядно и красиво.

Матрене с вечера был заказан самый вкусный обед: пирог с капустой — любимое кушанье Юрия Денисовича, и малиновое мороженое, особенно нравившееся Лидочке.

Малину чистили сами мальчики, и потому немудрено, что носы и губы всех троих лакомок казались разбитыми благодаря красному соку ягод, запачкавшему их.

Шалуны так ревностно принялись за чистку, что в какие-нибудь полчаса блюдо опустело, а вазочка, куда должна была перейти вычищенная малина, все еще оставалась пустая. Зато у Бобки болел живот, и он ходил, нахохлившись, как настоящий индюшонок.