Эмиль Офин - Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА]

— Ох, и вкалываешь ты, дядя Костя! И каждую гаечку вроде как человека любишь.

Горшков положил гаечный ключ.

— Иначе, Сережа, нельзя, — сказал он. — Приглядись как следует, и ты увидишь, что автомобиль чем-то похож на человека, только вместо крови течет у него по жилам масло, а дышит он так же — воздухом и жажду утоляет водой, от жары обмахивается вентилятором, зимой требует теплой одежды. Значит, и ухаживать за ним надо как за человеком, Ну-ка, перегрузи его — заворчит, закипит и откажется работать. Одним словом, забот с ним хватает. Но мы любим его за то, что он сильный, быстрый, послушный; глаза его могут видеть и ночью, а обувь не боится ни воды, ни грязи…

Со двора донесся шум мотора, потом сердитый На-дин голос произнес:

— Я покажу тебе, как шутки надо мной шутить! Горшков и Сережа вышли из бокса. Посреди двора

они увидели Надин грузовик, а сама Надя с лопатой в руках полусерьезно, полушутя наступала на Тимку.

— За что она его? — спросил Горшков у стоящего в сторонке Логинова.

— За дело, — спокойно ответил тот. — Приезжаем мы на станцию, смотрим, Тимки нет в кузове, один тулуп брошен. Ну, поплевали мы с Надеждой на мозоли и стали грузить. Приезжаем на комбинат, глядь, Тимка снова на машине. Завернулся в тулуп и спит на песке. Чудеса! Ну тут мы на него навалились, а он: «Да вы что, говорит, спьяна? Я же с вами грузил».

Тимка между тем добродушно отвел лопату и, хитровато прижмурив близорукие глаза, покровительственно сказал:

— Да ты не шуми, хозяйка. Я же камень сыскал для фундамента. Километра два отсель, не боле. Вот, чтоб мне Олёнки не видать! Садик там есть, и в нем церквушка, видать, еще от царя Гороха осталась.

— Тимоша говорит правду, — подтвердил Горшков. — Камня там действительно много. Только кто нам отдаст его?

— Не только отдадут, а ещё погрузят и спасибо скажут. — И Тимка, ударяя себя в грудь, рассказал все по порядку.

Все слушали, едва сдерживая смех.

— Господи! — воскликнула Надя. — Начальник транспорта. А я хотела его огреть лопатой,

За окном снег постепенно принимал лиловатый оттенок, зажегся фонарь у проходной комбината. Примак, сидел за письменным столом и, нахохлившись, смотрел на телефонный аппарат. Куда бы еще позвонить? Мал-кину? Мираж! Что это за жизнь, когда все надо доставать, как из-под земли? Смешно сказать, Примак не может найти камня!

Он протянул руку к телефону, но трубку не снял, прислушался: по-комариному дребезжало оконное стекло. Потом начал тихонько подрагивать пол, и вот уже запрыгали разбросанные по столу скрепки. Примак вскочил, уронив шинель, выключил электричество, посмотрел в окно.

По улице медленно двигались автомашины с прицепами. Они растянулись в колонну на целый квартал; в сумерках отчетливо белели хлопья пара, выскакивающие из-под пробок перегретых радиаторов, в кузовах возвышались наваленные грудами обломки темного уральского гранита. У ворот комбината головная машина остановилась, из кабины выпрыгнули Горшков и Надя, пригнулись, осматривая рессоры.

К ним, ковыляя, подбежал Примак. Подошли шоферы с других машин. Все смотрели потешаясь, как пожилой лейтенант мечется от кузова к кузову, ощупывает камни, смешно взмахивая короткими руками.

— Шутка в деле! Боже мой! Где вы взяли такое богатство?

— Это вот он нашел, — сказал Горшков и похлопал Тимку по плечу. — И бесплатно погрузку организовал.

Примак тоже хотел хлопнуть Тимку по плечу, но не дотянулся.

— Полный комплект! Немедленно! Сапоги, гимнастерку, полушубок, Если, гм-гм, э-э… найдется, конечно, такой размер. Как же ты додумался камень искать?

Тимка огляделся. На кухонном крыльце белела в сумерках женская фигура. Тогда он набрал полную грудь воздуха и как можно громче сказал:

— Так ведь это не щи из кислой капусты варить!

С перевозкой провозились до глубокой ночи. Примак замучил и своих рабочих и студентов. «Камня на камне не оставлю здесь», — грозно повторял он охрипшим голосом. И действительно, не успокоился, пока в скверике не осталось ни одного булыжника. Надя и Тимка работали наравне со всеми, и, хотя им пришлось поспать всего четыре часа, они назавтра в указанное время явились за своим грузом — парниковыми рамами и запасными частями к молотилкам.

В ясный морозный полдень старенькая трехтонка уже выехала с завода и, расшвыривая колесами еще не слежавшийся ночной снег, свернула в улицу, ведущую к выезду из города. Далеко на холме в холодной лазури четко забелели два каменных обелиска.