Эмиль Офин - Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА]

Девушка молча повернулась и зашагала в глубь леса. А Михаил на ходу склонился к моему уху:

«Проводник-то — порядочек!»

Мне тоже девушка эта понравилась…

Клыч оборвал рассказ и покосился на жену.

Александра Васильевна, улыбаясь, пожала плечами.

— Начало прямо как в кино, — заметил один из офицеров.

— Как в кино, — повторил Клыч. — Метрах в пятидесяти от дороги, в глухой чаще, среди кочковатого болотца, чернели остатки пожарища. Когда-то здесь стояла полуистлевшая от времени, заброшенная избушка: гитлеровцы, чтоб им ни дна ни покрышки, прочесывая лес, сожгли ее на всякий случай, сохранилась только груда обгорелых бревен. Вот сюда-то на рассвете следующего дня глухими путаными тропками привела девушка наш отряд.

Стоял мороз, и мы с сожалением смотрели на уничтоженное убежище, а девушка сказала:

«Там, внизу, есть подпол. Я здесь бывала».

Я приказал Михаилу поставить трех человек на временные посты, а с остальными взялся за работу.

И впрямь, разбросав бревна, мы увидели заржавленное кольцо. Я дернул за него. Крышка не поддавалась.

Молодой матрос, Павлом его звали, отдал снайперскую винтовку соседу и тоже ухватился за кольцо.

Тут вернулся с развода Михаил.

«Разрешите мне…»

Надо вам сказать, что старшина был крупной кости человек. Он легонько отстранил Павла, взялся за кольцо, широко расставил ноги, напрягся. Раздался треск, и матрос вместе с крышкой отлетел в сторону. Все бросились к отверстию.

Я сейчас же скомандовал: «Назад!» — потому что увидел на обратной стороне крышки крюк, вырванный из гнилого дерева.

Ребята наставили автоматы в отверстие подвала. Михаил лег на снег и прислушался, потом встал и с пистолетом в одной руке, с карманным фонариком в другой стал осторожно спускаться. Вниз вела лесенка, ветхая, скрипучая.

Подпол оказался глубоким и обширным, только в углу валялись пустые дубовые бочонки и у стены стоял деревянный чан, вроде из-под квашеной капусты.

Пока радист приспосабливал на перевернутом бочонке аппаратуру, остальные натаскали свежей хвои и устроили вдоль стен подобие лежанок.

Клыч замолчал и виновато улыбнулся.

— Странное дело, друзья. Ведь миновали едва одни сутки, как я познакомился с девушкой, а меня уже ровно черт в спину толкал; хотелось все время, чтобы она была рядом.

Гости засмеялись, поглядывая на Александру Васильевну. Та шутливо погрозила мужу пальцем.

— Я вышел наверх, — продолжал Клыч, — смотрю, девушка притулилась под корневищем старой сосны и крепко спит; старенькая шапчонка смешно сбилась на одно ухо, полушубок весь драный — прямо смотреть жалко.

Я поправил ей шапку, думал, проснется, — куда там, спит как мертвая. Поднял тогда я девушку на руки, снес в подпол, опустил на охапку хвои. А она все спит. Видно, тридцать-то километров хода не фунт изюму. Потом я взял матроса за рукав и отвел в сторону. «Как же, — спрашиваю, — насчет крышки, Миша? Давно это было или кет, все равно: человек, заперший погреб изнутри, должен был как-то из него выйти».

Мы принялись осматривать подпол. И вот в стене, когда отодвинули чан, нашли отверстие. Тут начинался длинный узкий лаз. Оттуда пахнуло свежим морозным воздухом.

Я включил электрический фонарик и пополз вперед. Михаил за мной.

Некоторое время мы продвигались в тишине. Наконец впереди показалось что-то белое. Снег. Я спрятал фонарь и обеими руками принялся разгребать сугроб. Лаз привел нас в небольшую впадину под корнями упавшей сосны, в нескольких шагах от дороги.

Мы вернулись в подпол, и я приказал замаскировать крышку погреба бревнами и снегом, а для входа и выхода пользоваться только лазом.

— А страшно было, папа, ползать в темноте под землей? — спросил сын рассказчика, весь подавшись вперед.

Клыч покачал головой.

— Нет, Серёжа, страшно было другое: ждать — день, два, три, — не имея уверенности, что это и есть нужная нам дорога. Она была узкая, прямая, и чаща подступала к самым обочинам; насколько хватал глаз, дорога была выстлана уложенными поперек, скрепленными между собой бревнами.

Михаил сказал про эту дорогу:

«Ишь постарались фрицы, леса нашего не пожалели. Однако ж по краям дороги деревья не тронуты, а ведь фашисты всегда вырубают лес по обочинам — боятся партизан».

Тут подошла к нам девушка.

«Здесь нет партизан, — сказала она. — Этой дороги раньше не было. Ее прорубили гитлеровцы для связи с их жихаревской группировкой. Партизанам здесь не укрыться — лес очень мал: тридцать — сорок километров вдоль и поперек. Фашисты прочесали его и успокоились. Селений здесь никогда не бывало, лес да болота. А место называется Макарьевская Пустынь».