Они оставили шоссе, похожее на пандус. Несколько строений открылось одновременно, светясь уступами на пологом склоне. Наружная колонна ближнего корпуса легко несла на себе зигзаг лестницы. Над ее козырьком отсвечивал медно-ажурный флюгер с узорчатой строкой: «Фиалка». Достопамятное место!
Вот мы и добрались, — произнесла Наташа, ничуть не задохнувшись. По лестнице сновала ребятня с огненными язычками галстуков. «Вы почему не в корпусе? Обрадовались, что меня нет? Спать, спать, спать!»
Они взошли на верх, десятая оказалась почти в конце веранды. Сменная обувь горками громоздилась у дверей. Птичий гомон оборвался, и двадцать зрачков уставились на них, стоило только появиться на пороге.
Ох, уж эти первые минуты общего знакомства! Молчаливая оценка новоприбывшей. Неловкое освоение тумбочки и постели, муторная распаковка чемодана… Лучезарный вечер! Потому что с Ольгой они тогда и подружились.
Блекловолосая девочка, чистя зубы, близоруко разглядывала себя в зеркале возле умывальника. Они обменялись изучающими взглядами. Девочка протянула осторожно и в то же время словно давняя знакомая:
— Ты приехала? Я тебя ждала и узнала: ты Надя Рушева. А меня зовут Ольгой. Нам о твоем приезде сообщали. Я договорилась: если хочешь, моя соседка, Ритка, поменяется с тобой местами, и наши кровати будут рядом…
Утро выдалось, как из присказки: мудренее вечера. Благодаря подруге освоение «Фиалки» произошло быстро, весело. — Ты проснулась? — раздался Ольгин шепот, когда она пошевелилась, а остальные еще мертвецки спали. — Я не хочу продрыхнуть это утро. Давай удерем на крышу.
— Здесь наш солярий, — последовало разъяснение, когда они, полуодетые, выбрались на плоскую кровлю, ежась от прохлады. — Какая красотища! — вот именно, даже утром Ольга не хотела ни о чем расспрашивать, а только вытащила ее к небу и тихонько воскликнула: «Какая красотища!» И тут же поправилась: — Жирная красотища! — в этом сказалась вся Ольгина особенность.
Ночного путаного Артека как и не бывало. Узнавались пастельные оттенки Крыма. Лучи над Аю-Дагом еще не намечались. Но палевое небо за горою все же разгоралось. Силуэт медведя на утреннем восходе горбатился округло-резко. Деревья, листья, решетки возвращали себе отчетливые очертания. Там и сям в яснеющую синеву бескровно втыкались черными остриями кинжалы кипарисов. Вдали и внизу пряталось море. По дымящей голубизне на месте горизонта тянулась полоса тумана; прямолинейная, как у Рокуэлла Кента. Неподалеку, в зеленой глубине листвы, белел углом нижний корпус.
— Это «Незабудка», — пояснила Ольга.
Именно потому, что ее ни о чем не спрашивали, она рассказала Ольге многие подробности; раньше такой легкой доверительности за собой не замечала. Через полчаса они все знали друг о друге. Ну, почти все… Ольга жила на целине и тоже перешла в девятый. Ее отец славился — директор крупнейшего совхоза. Основой жизни подруга считала независимость. Давно и случайно она прочла в «Юности» статью Кассиля, увидела рушевские фото и рисунки. Вывод: «Чудесно, твои рисунки независимы!» Оставалось не совсем ясно, что значит «независимы». Может быть — неподражательны? Важнее было другое: слышать искренность утверждения.
Было расчудесно, что Ольга узнала о ней все хвалебное со стороны. Из прессы. Чтоб не остаться в долгу, она поведала о своих родителях: отец — художник на ТV, а мама стала балериной, причем первой, у себя на родине. В Туве. После войны папа работал художником в кызылском театре, там они и познакомились. А потом и поженились. Что же касается ее самой, то она родилась в Улан-Баторе, когда родители были в загранкомандировке. Но мама сохранила свою девичью фамилию — Ажикмаа, так принято у театралов.
О собственном художестве добавила только одно: рисованию нигде и не училась. Посещала, правда, изостудию, но и там ее общими уроками никогда не мучили, сотворяла все, что хотела, в собственной манере.
— Вот видишь, все верно, — откликнулась подруга, обдумав ее данные, — ты уже с детства оказалась независимой. Я считаю, что ты дочь революции, — последовал ошеломляющий вывод. — Не выпучивай глаза. — Последнее было добавлено командирским тоном. — Суди сама: если бы не революция, твой папа в Кызыл и не поехал бы, с мамой встретиться не смог бы, в Туве ему дела при царях и не нашлось бы, театра там ведь не было. И ты бы не возникла. Ясно? Кроме того, ты человек интернациональный: у тебя и тувинская кровь, и русская, родилась ты в Монголии и успела уже съездить в Польшу, дружишь с харцерами. Обо всем этом будет очень интересно рассказать на сборе, — готовься! А фамилия у твоей мамы очень милая и звучная, — закончила Ольга уже гораздо мягче.
Читать дальше