Александр Аронов - Цирк приехал!

Влас и Борька лежали на крыше сарайчика. Чувствовали они себя отвратительно. То ли перетренировались, то ли попросту объелись яблок. Профессор рекомендовал «никогда не упражняться после еды, подождать час-полтора, не менее, во избежание тошноты». Ребята этот срок выдержали, но их все-таки мутило.

У Борьки, помимо рези в желудке, болели скулы. Он усиленно вырабатывал любезную улыбку, без которой было совершенно не обойтись. («Японец ждет противника, любезно улыбаясь».) Руки покраснели и распухли. («Самурай бьет всегда краем ладони со стороны мизинца».) Для того чтобы край ладони стал «упругим и твердым, как дерево», Борька целыми днями стучал им без устали по парте, по столу, по стенам. Но рука пока не становилась «стальной».

Влас добился больших успехов. Он мог ребром ладони забить маленькие гвоздики и легко перерубал небольшие веточки на деревьях. Это только укрепляло веру в могущество великого Кара-Ашикага, автора книги «Жиу-Житцу».

На крышу тяжело опустился Фрушка. Он держал в клюве какой-то предмет.

— Фрушка! Фрушка! — поманил птицу Влас. — Что принес? Дай сюда! Дай!

Грач неохотно перелетел к нему и раскрыл клюв.

— Смотри, Борька, крестик! Крестик у кого-то уворовал! И не стыдно тебе? Вор! Вор!

— Вор-р-р! Вор-р-р! — согласился Фрушка.

— Где стащил?

Фрушка забавно наклонил голову: «А вам какое дело?»

— Вот видишь, тебе подарочек есть, Столпник несчастный! — сказал Влас и перебросил крестик Борьке.

— Господи, — прошептал и почему-то побледнел Борька.

— Ты чего? — удивился Влас.

— Господи! Господи! Ты понимаешь, что Фрушка наделал? — застонал Борька. — Теперь всю жизнь чужой крест на себе придется нести.

— Чего мелешь? Какой крест?

— Чужой! — испуганно бормотал Борька. У Влас насторожился:

— Да в чем дело-то? Говори толком!

И Борька рассказал. Есть примета такая. Никогда нельзя крестики подбирать: все несчастья, болезни от того, кто крестик потерял, к тебе перейдут.

— Вот отец покойный, к примеру, подобрал крестик — и сразу потерял работу. Значит, тот, кто крест обронил, а может, и специально подбросил, был безработным. Это уж точно. Мать не стала бы врать. Потом мать померла, а отец женился на мачехе. А если бы не она — до сих пор жил бы. Вот сколько несчастий, и все из-за одного крестика! Христом-богом прошу, давай выкинем крестик этот несчастный, пока не поздно!

Напрасно Влас пытался доказать Борьке, что крестик в его несчастьях ни при чем, но выкинуть крестик согласился охотно:

— Подумаешь — делов!

Выйдя из ворот, Влас хотел сразу выбросить крестик, но его остановил Борька — навстречу шел Валька Кадулин с большой бутылью темного раствора в руках.

— Вирфиксу ни слова! — шепнул Борька. — И вообще никому. Сглазить могут!

— Э-эх, темнота! — процедил сквозь зубы Влас.

— Вы куда? — спросил Вирфикс, громко сося конфету. — Ирисок хотите?

— За кудыкину гору! — рассвирепел не на шутку Борька. — Не кудыкай! Дорогу перебьёшь!

— Пошли со мной на рынок к отцу. Я ему проявитель развел. Батька нас всех вместе сфотографирует. Может, денег на пирожки с требухой даст! Пошли?

Предложение было заманчивым. Борька подмигнул Власу. Где, как не в толчее на рынке, крестик удобно выбросить!

— Пошли!

На рынке было людно. Протиснувшись между рядами, ребята прошли в самый конец рынка к «фотоателье Гранд-Электро», как важно именовал Валька предприятие отца. В небольшом закутке у забора висели простыня — «нейтральный фон» и две картины, написанные маслом на грубых холстинах.

На первой картине был изображен всадник в черкеске, с обнаженной кривой шашкой в руке и с дыркой вместо головы. Он ловко сидел на взмыленном коне, который, выпуская клубы дыма из ноздрей, несся по снеговой вершине Эльбруса. Кому же не захочется, зайдя за холстину, вставить лицо в дырку? Вряд ли найдешь мальчишку на земном шаре, который отказался бы от такого снимка. Особенно если внизу будет стоять подпись: «Привет друзьям из Пореченска!»

А чем плохо сняться в костюме морского волка за штурвалом парусного фрегата, который бесстрашно бороздит океан, невзирая на шторм в двенадцать баллов. А внизу подпись: «Смотри на копию, но вспоминай оригинал!»

Фотограф был занят. Накрывшись черным покрывалом, он утонул головой в огромном ящике, стоящем на треноге. Аппарат был направлен на «нейтральный фон».

На табурете перед простыней сидела жирная белесая девица с испуганными глазами. Казалось, она боялась, что из аппарата сейчас прямо на неё выскочит поезд на всех парах.