Юлия Кузнецова - Первая работа. Испания

Вспоминая о первом появлении Исабель, я думаю, что всё-таки она не вошла. Она влетела, легко-легко касаясь земли мягкими парусиновыми туфельками.

Прямая спина, горделивая, как у танцовщицы фламенко, осанка. И ещё взгляд. Когда Исабель одаривала собеседника долгим внимательным взглядом, то казалось, будто она вот-вот достанет из кармашка кастаньеты и щёлкнет ими над его ухом.

Но это, пожалуй, всё. Ни в походке, ни в мимике, ни в жестах не было того театрального страстного напора, который обожают выказывать на сцене испанские байлаоры.

Исабель была лёгкой, как еле уловимый хвойный запах кипарисов, плотным частоколом окруживших школу, как влажное дыхание морских волн, как мотыльки, мелькавшие у фонарей набережной.

Да и одежда её была словно соткана из морских вод — тёмная, с кобальтовыми разводами блуза и пепельно-серые короткие брюки. На плече — светлая тканевая сумка с логотипом Барселонского университета: белые буквы U и B на бирюзовом фоне. Пышные волосы уложены в крепкий пучок на затылке, сдержаны невидимыми шпильками, как будто волны, которые бушевали, бушевали, а потом дали себя успокоить. На загорелом запястье поблёскивает серебряная цепочка, на ней качается кремовая раковинка. Исабель берётся за неё, крутит в пальцах, обводя нас долгим взглядом. На секунду дольше, чем на остальных, она смотрит на Кико. По его виску бежит капелька пота, он смущённо утирает её тыльной стороной ладони.

Исабель кладёт сумку на стол, отпускает раковинку и без единого слова лёгкими шагами направляется к окну.

Она протягивает руку, и, как по мановению волшебной палочки, по окну начинает ползти, разматываясь из незаметного серого рулона, полотняная штора. Солнечные лучи покорно исчезают, в аудитории становится прохладнее. Исабель возвращается к сумке, раскрывает её и выуживает матовый стаканчик. Она бережно ставит его на стол. Руки, похожие на смуглых голубей, снова ныряют в сумку. Ещё три стаканчика.

Исабель устраивает их на своей руке, как птенцов, и начинает разносить по аудитории. Один она ставит возле братьев, второй — возле меня, третий — перед Кико и Алексом. И — чудо! Едва стаканчик касается стола, в нём зажигается огонёк! Я раскрываю глаза от изумления. Это свечки?! Да, так и есть. В каждом матовом стаканчике — маленькая электрическая свеча. Мне очень хочется тряхнуть её, чтобы проверить: она выключится или нет? Но я не осмеливаюсь.

А вот Кико — пожалуйста. И хватает стаканчик, и трясёт его, то гася, то снова «зажигая» свечку, а потом ещё и достаёт её наружу, однако Исабель внимательно смотрит на него, и он, смущаясь, возвращает свечку на место.

Богдан замер, как зритель в цирке. У него такое выражение лица, будто он ждёт, что Исабель извлечёт из сумки живого кролика. Мне и раньше казалось, что он младше своего брата, но сейчас, с вытаращенными глазами, он похож на первоклассника.

Исабель тем временем села на край своего стола, ещё раз со значением оглядела нас и… заговорила.

Мне мигом вообразился кран. Серебристый изогнутый кран, из которого льётся ледяная, нет, прямо морская солёная вода! И как будто я сунула под этот кран голову.

Вода меня оглушила и ослепила…

Такой была речь Исабель, полная переливчатых «эле» и «энье», на которых она летела, притормаживая на мягких, как поросшие травой лесные кочки, шипящих. Иногда она тянула напряжённо «р-р-р», и это слово сразу рисовалось крепким, угловатым, словно скрученным из металлической проволоки, а иногда начинала таинственно шептать, как будто увлекая слушателей в парк-лабиринт, что возвышается на горе Кольсерола.

Её голос был низким, но не гудел, а звучал будто музыка, которая охлаждает в жару, как кувшин прохладного лимонада, как морские волны, которые смыкаются над твоей головой, когда ты ныряешь с пирса…

Только вот беда: фразы так быстро перетекали одна в другую, что я… ничего не поняла!

Каждое слово звучало очень чётко, ведь у испанцев, как и у англичан, напряжённое произношение, а у нас, русских, ослабленное. Но прежде чем я успевала осознать значение одного слова, оно сливалось с другим, а второе — с третьим, и так далее, так далее…

Исабель совсем не делала пауз, как Беатрис и Росита. И выходило так, что я понимала значение только последнего слова. Что-то было про «жизнь», «театр» и «задание для каждого». Больше я, к своему ужасу и огорчению, совсем ничего не поняла…