Надежда Васильева - Гагара [сборник]

«Это чей „лик нерукотворный“?»

Митька покраснел до ушей. Что толку отпираться, коль «моська» его – и нос, и щеки, и глаза. Только подписи «Митька» нет.

«Прости, бабуль, я так больше не буду!»

А дед:

«Прости, бабуль, раз прилюдно обещал. А полотенце иди к озеру выстирай, чтоб неповадно было».

С тех пор Митька, прежде чем вытираться, так лицо и руки с мылом надраивал, что бабуля смеялась: мол, вороны унесут!

А отец не умеет по-человечески разговаривать.

– Дмитрий, на обед пора. Быстро за мной! – скомандовал он.

– Сейчас.

– Не сейчас, а сразу.

– Да ладно тебе, иду.

– Приходы. Я буду тэбя ждать, – заверил Званэк.

– Ладно, – пообещал Митька.

Этот парень ему нравился. Странно только, что знакомство их началось с кулачного боя. Хотя бывает. С Витькой Смирновым тоже поначалу схватились, да еще как. Маргарита Рашидовна чуть не за волосы их растаскивала. Причину уже и забыл. Значит, и не причина была. А теперь как скорешились!

Митька плелся за отцом по пляжу, как козел на веревке, всем видом демонстрируя окружающему миру, что доброй волей следовать за ним ему не хочется. Когда отец останавливался и оглядывался на него, Митька тоже останавливался и, упершись взглядом в песчаный берег, большим пальцем правой ноги рыл в теплом песке ямки.

– Вот козел! До чего упрямый! – бубнил отец. – Хоть на людей посмотри. Одни иностранцы кругом. В своей деревне ты такого не увидишь!

В слове «козел» отец почему-то делал ударение на первом слоге. Где только его такому учили? Послал ему мысленный ответ: мол, от козла слышу, но вслух произнести не решился.

Навстречу шел Бегемот. Явился не запылился! Сейчас начнет свои анекдоты травить и посматривать на Митьку, как на подопытного кролика. Так и знал: направились к пивному бару. Интересно, сколько сегодня пива влезет в его брюхо? Вот стыдоба! Орет, как на базаре. Митька с досады отвернулся в сторону. И оторопел: по пляжу проходили Рита со Светой. Они ели мороженое и о чем-то, улыбаясь, разговаривали. Митьку они не видели. А он весь так и расцвел. Бегемот, обернувшись и перехватив Митькин взгляд, гнусно захохотал.

– Ишь ты, подишь ты! Вот оно что! Втюрился! Эх, хороши козочки! Мне б годков двадцать скинуть… – И дальше произнес такую фразу, от которой у Митьки даже спина от стыда взмокла.

Девушки явно услышали, потому что одновременно оглянулись. На лицах у них было такое выражение, словно их, одетых в белые одежды, облили мазутной грязью и они не знают, что теперь делать.

А Митьке словно кислород перекрыли. Мир вокруг задергался в истеричных судорогах. Воздух заледенел в легких, и мелкими иголками закололо глаза. Он развернулся к Бегемоту и изо всех сил ударил его кулаком в толстое брюхо. Тот охнул и плюхнулся на белый пластмассовый лежак, не ожидая от Митьки такой прыти. Но тут же бычьи глаза его налились кровью. Загривок вздыбился. Зубы заскрежетали. Тяжело и грозно поднявшись, он схватил Митьку за грудки и поднял вверх, демонстрируя свою силу.

– Э! Э! Э! – кинулся к ним отец. – Что за шутки, Жора?!

Бегемот опомнился и небрежно опустил Митьку на песок. Митька растянулся перед сестрами в самом жалком виде. Последнее, что он запомнил, – изумленные глаза Риты. Вскочил как ужаленный и изо всех сил бросился бежать к морю.

– Ух ты, поганец! – рычал вслед разъяренный Бегемот. – На кого руку поднял!

– Дмитрий! Куда?! Вернись сейчас же! – крикнул отец.

– Да катитесь вы все!..

Добежав до мокрой кромки песка, Митька резко развернулся, на все девяносто, и рванул к пирсу. Хотелось провалиться сквозь землю! К отцу он больше не вернется. Это точно! Куда бы деться?

Бежать по песку было трудно. Пятки не чувствовали под собой твердой опоры. Чем ближе был пирс, тем больше попадалось под ноги острых камней и мелких колких предметов. Но прыти Митька не сбавлял. Несся сломя голову, хотя, наверное, и отец, и Бегемот, и Рита со Светой давно уже скрылись из виду.

Что делать теперь, он не знал. На душе было противно до тошноты. Взять да утопиться, к чертовой матери! Пусть поплачут! Но тут же будто кто в бок кольнул: а дед как же?! С ума сойдет. В деревне как-то молодой парень повесился. Говорили, из-за жены. Дед Митьке тогда сказал: «Вообще-то я это дело презираю. Самый страшный грех – посягать на дарованную Богом жизнь. Она ведь полосатая. На смену черному дню придет светлый. Все в этой жизни пережить можно. Нет ничего непоправимого. А испытания – они нужны. А как же? Не будь их – как узнаешь, сколько у тебя сил!» – «Да, дед! Легко тебе говорить! – стал мысленно спорить с ним Митька. – Как пережить позорище такое?! Как отомстить за обиду?!» И тут дикая боль обожгла ступню. Запрыгал на одной ноге. Черт побери! Вот невезуха! Наскочил на битую бутылку. Стекло впилось в самую середину ступни. Кровь хлынула фонтаном, и он упал на песок. Вокруг собрались люди. Что-то лопотали на разных языках, качали головами. Потом подошел мужчина с белой сумкой, на которой был нарисован красный крест. Обработал и забинтовал ногу.