Надежда Васильева - Гагара [сборник]

Чижиков однажды даже записал часть урока на диктофон. Вот хохма была!

Проходили комедию Фонвизина «Недоросль». Восемнадцатый век. Один язык чего стоит! Каждая фраза звучала так прикольно, что класс прямо-таки давился смехом. А Аллушка решила еще по ролям читать – это всегда доставляло ей великое удовольствие – и стала роли распределять:

– Госпожа Простакова – Гагаринова. Еремеевна – Федотова. Митрофан – Чижиков. Скотинин – Тара со в.

Борька взвыл:

– Да не буду я Скотининым! Назначьте Кравченко! Его давно не вызывали.

– Прекрати, Тарасов! – начала заводиться Алла Ивановна. – Одну фразу ему не прочитать, видите ли!

– Сказал, не буду! И точка!

– Нет, вы только посмотрите на него! Это же классика! Комедия!

– Вот пусть Кравченко и комедиянит! – уперся Борька.

Аллушка с досадой махнула на него рукой. И скомандовала по привычке, не глядя, ткнув пальцем в какую-то фразу:

– Начинай, Илона!

– «Выйди вон, скот», – стала читать Илона роль госпожи Простаковой и зачем-то при этом обернулась на Борьку. Видит бог, не хотела смотреть на него, да как-то машинально получилось.

– И ты туда же! Ну Гагара! – неожиданно для всех завопил Борька. – Сказал, не буду Скотининым! А выйти – выйду! Причем с превеликим удовольствием.

Текста у Борьки не было. Он принял слова матери Митрофанушки за едкую реплику Илоны в свой адрес. Что тут началось! Рев поднялся такой, что Аллушкины ярлычки типа «неучи!», «идиоты!» захлебнулись во всеобщем гоготе. Борька, ничего не понимая, психанул еще больше и выбежал в коридор, хлопнув дверью так сильно, что штукатурка посыпалась из-за косяка.

Наконец класс кое-как угомонился. Но это затишье было сродни тому, что является предвестником дикого шторма.

– Госпожа Простакова! Что спишь? Продолжай читать! – сварливо накинулась на Илону учительница.

Илона с перепугу пропустила часть текста и истошно запричитала, входя в роль матери «недоросля»:

– «Ах, Мати Божия! Что с тобою сделалось…» – и только хотела добавить: «…Митрофанушка?», но не успела: стекла классной комнаты испуганно зазвенели от нового взрыва истошного хохота.

– Следующий! – старалась перекричать всех Аллушка. – Митрофанушка! Что молчишь, ворон ловишь?!

– «Так, матушка. Вчера после ужина схватило», – рьяно вошел в роль Витька, уже нарочно вырывая из контекста пьесы наиболее удачно подходившую к этой хохме реплику.

Тут уж, наверное, впервые за всю свою педагогическую практику захохотала и сама Алла Ивановна. Хохотала до слёз, уткнувшись головой в учительский стол. Потому что такого и нарочно не придумаешь.

Еще целую неделю на переменах то тут, то там летали расхожие фразы из знаменитой комедии:

«Помнится, друг мой, ты что-то скушать изволил».

«Лишь стану засыпать, то и вижу, будто ты, матушка, изволишь бить батюшку».

«Ну, беда моя! Сон в руку!»

«Обойми меня, друг мой сердешный! Вот сынок, одно мое утешение».

«Поди порезвись, Митрофанушка».

Ролевое чтение привело к курьезу и при изучении «Бедной Лизы» Карамзина.

Сначала Аллушка читала текст сама. Читала с выражением, голосом нежным, кротким, который никак не вязался с ее замечаниями, а уж тем более с грубыми оскорблениями в чей-нибудь адрес.

– «Вдруг Лиза услышала шум вёсел – взглянула на реку и увидела лодку, а в лодке – Эраста. Все жилки в ней забились, и, конечно, не от страха».

– А отчего? – прилетел откуда-то с галерки ехидный шепоток.

– Заткнись, Чижиков! – тут же среагировала Аллушка. – Думаешь, не узна́ю твой голос?!

– Это не я! – возмутился Витька. – Как что – сразу Чижиков!

Аллушка снова уткнулась в текст.

– «Они сидели на траве, и так, что между ими оставалось не много места, – смотрели друг другу в глаза, говорили друг другу: „Люби меня!“…»

И не успела она прочесть фразу до конца, как кто-то поспешно добавил:

– Гагара!

По классу забегал пошлый смешок. Аллушка прервала чтение и долго молчала, скользя по классу презрительным взглядом.

– Пошляки! Автор описывает трогательную любовь юной и чистой девушки. Но вам не дано этого понять! Вы развращенные и жестокие, как этот Эраст, которому она так доверилась, по святой наивности своей!

Учительница тяжело вздохнула и снова стала читать:

– «…и два часа показались им мигом. Наконец Лиза вспомнила, что мать ее может об ней беспокоиться. Надлежало расстаться. „Ах, Эраст! – сказала она. – Всегда ли ты будешь любить меня?“ – „Всегда, милая Лиза, всегда!“ – отвечал он. „И ты можешь мне дать в этом клятву?“ – „Могу, любезная Лиза, могу!“ – „Нет! Мне не надобно клятвы. Я верю тебе, Эраст, верю. Ужели ты обманешь бедную Лизу?“»