Татьяна Шипошина: Тайна горы, или Портрет кузнечика

Нет, я не струсил, но… Я просто растерялся и не знал, как объяснить Кольке, почему я потащил всех в гору.

И еще хотел сказать, что нельзя всех бросать, когда неясен результат. И просто — нельзя уходить злым… Но не мог.

Слова застряли у меня в глотке.

Я расстроился и подумал, что у меня не получается быть мудрым, справедливым и уверенным в себе. Непоколебимым, как гора…

А вот Лёнчик…

Лёнчик, видимо, тоже хотел удержать Кольку.

— Слышь, Колян… — довольно миролюбиво начал Лёнчик и шагнул к нему навстречу.

Мне кажется, он просто хотел подойти к Кольке, встряхнуть его, попробовать переубедить… Но так ничего и не успел сказать. Тот, вероятно, подумал, что Лёнчик хочет его ударить, и с силой толкнул его.

— Отстань! Не тронь меня! А то…

Лёнчик покачнулся…

Тропинка оказалась корявой. Рядом с ней находился склон, вроде небольшого овражка. Лёнчик оступился, нога его подвернулась…

— А-а-а! — заорал Лёнчик через мгновение, глядя на нас из овражка. — А-а-а… Нога! Моя нога!

Мы, все четверо, спустились к Лёнчику в овражек.

Лёнчик вопил. Нога его казалась как-то неестественно вывернутой. Лёнчик держался за нее. Лицо его сразу побледнело и покрылось испариной.

Мы с Колькой аккуратно подняли вопящего Лёнчика и вытащили на тропинку.

Света взялась за распухающую на глазах ногу Лёнчика и держала ее, пока мы с трудом усадили ее хозяина на землю.

— Перелом, — заключила Света. — Я знаю. У меня так было, когда я фигурным катанием занималась. Еще до «художки».

Лёнчик стонал.

— Чо делать? Чо делать надо? — В голосе Кольки слышался страх, ведь это же он толкнул Лёнчика!

Тут Лёнчик побледнел еще больше и стал оседать на тропинку.

— Лёня! Лёнечка! — Оля опустилась на колени перед Лёнчиком.

Потом вскочила, вытащила из рюкзака бутылку с водой. Набрала воды в рот и брызнула ему в лицо. Тот открыл глаза.

— Олька… — произнес он.

Тут я понял, что Лёнчику все-таки нравится Оля. Смотри-ка, слезы на ее глазах мгновенно высохли!

— Шину! — почти скомандовала она. — Надо наложить шину! Мою подставку под рисунки, фанерку! Ножом! Можно!

Мы с Колькой сразу поняли. Бросились к ее рюкзаку, достали фанерку. Вытащили из пенала нож, надрезали фанерку, сломали ее, чтоб получились две деревянные полоски, подходящие для шины. И так это быстро у нас получилось! Лёнчик больше не кричал, а тихо стонал, а мы это слышали.

Ногу пришлось еще раз подвинуть. Лёнчик пытался сдерживаться и сцепил зубы. Но все равно аж взвыл. Мы прислонили к ноге Лёнчика фанерные дощечки. Света держала ногу, Оля бинтовала ее полосами материи из разорванного пляжного полотенца.

Наконец мы закончили накладывать шину и упали тут же, на тропинке, рядом с Лёнчиком.

— Я не хотел… — прошептал Колька.

— Ладно… — смог ответить Лёнчик. — Чего уж теперь…

Мы продолжали молча лежать, как будто каждый из нас что-то сломал. Первым нарушил молчание Лёнчик:

— Нельзя поворачивать назад… за пять минут до вершины…

Мой друг произнес те самые слова, которые я не смог произнести до этого. Лёнчик чувствовал то же, что и я. Несмотря на то что сломал ногу, Лёнчик смог сказать самое главное.

— А если за пять минут до вершины ты вдруг понял, что шел неправильно? — спросила Света.

Она задала хороший вопрос!

Я сел. Потихоньку стали подниматься с земли и садиться все остальные, кроме Лёнчика.

— Если бы да кабы… Никто из нас не знает, правильно или неправильно мы идем, — тихо сказал Лёнчик. — Поэтому… за пять минут до вершины… нельзя бросать остальных…

Почему я не смог сказать этого вслух? Эх! У меня даже нога сломана не была… И еще: я же знал, я чувствовал, что мы правильно идем.

Гора — она не могла соврать.

Недаром я считал Лёнчика своим единственным другом. Он сумел сделать то, чего не смог я.

В этот момент мы услышали, как вверху, над нами, зашелестели ветки. Кто-то присвистнул, а потом спросил хрипловатым голосом:

— Кто это тут вопит?

Ветки раздвинулись, и мы увидели стоящих на тропинке двух пацанов. Именно «пацанов», а не мальчиков или мальчишек. Одного — примерно такого, как Колька, а другого — примерно такого, как я. Только меньше и худее.

Местные жители! Загорелые дочерна, в каких-то выцветших и совершенно бесформенных, просоленных футболках и шортах.

Младший — в потрепанных кедах, а старший — в пластмассовых шлепках, из которых выглядывали грязнющие, исцарапанные ступни.