Татьяна Шипошина - Тайна горы, или Портрет кузнечика

— И когда еще ты почувствуешь плечо друга, которое поддержит тебя в трудную минуту! — продолжал Лёнчик. — Когда еще любимая девушка вдохновит тебя своим мужеством… или добротой…

Ну, про любимую девушку Лёнчик, конечно, загнул. Хотя… Неужели он тоже влюблен в Светку? Или в эту плаксу Оленьку? Нет, маловероятно… В Светку?

В Светку…

Мои шансы упали ниже плинтуса. Против друга… Лёнчик являлся единственным человеком, которого я мог бы так назвать. Хотя мы встречались с ним не часто, только в «художке». Но я всегда был рад написать ему «на мыло» и переговорить по скайпу…

Где ты, цивилизация?

Где ты, сотовая связь?

Ни цивилизации, ни любви…

Плачь не плачь, а надо устраиваться на ночлег. У Оленьки в рюкзаке оказалось довольно большое полотенце, на котором она загорала на пляже. Это полотенце послужило нам одеялом. Девчонок мы уложили в серединку. С одного края спал Коля, с другого — Лёнчик. Я, как самый маленький, был уложен между с Олей и Лёнчиком. А вот Света оказалась рядом с Колькой…

Сначала мы ворочались и пинали друг друга, потом смеялись неизвестно чему, а потом смотрели на огромные звезды, свисающие с небес.

Я никогда в жизни не видел таких звезд. Я вдруг вспомнил о том, что небо когда-то называли «куполом».

А ведь и вправду — мы лежали под огромным куполом, усыпанным алмазами.

Казалось, что сердце не выдержит ни этой высоты, ни блеска, ни величия.

И страх, и даже размышления о том, что может сейчас происходить в лагере из-за нашего отсутствия, отходили на второй план.

Оставалось только мерцание звезд.

Как я ни печалился от того, что рядом со Светой оказался Коля, а все же вскоре, глядя на звезды, незаметно заснул и проснулся только от того, что Лёнчик щекотал меня травинкой около носа.

Я отмахивался, а Лёнчик хохотал.

Да, так разбудить вас может только друг.

Солнце стояло уже высоко. Мы проспали часов до десяти. Дикие звери обошли нас стороной.

Мы доели последнюю еду. Воды у нас оставалось не так много: полбутылки у Оленьки и моя — полная только на треть. Или на две трети пустая. Кому как нравится…

Мы снова поругались, решая, куда идти: вверх или вниз. И снова пошли вверх, разумно рассудив, что теперь уже возвращаться просто смешно и что восемь бед — один ответ.

Я не участвовал в спорах. Странно, но я просто знал, что нам надо идти вверх. Ни на минуту не сомневался, что все правильно и что мы обязательно дойдем.

Хотя, как только я позволял себе подумать о том, где мы и что может с нами произойти, мне становилось страшновато. Но я не подпускал эти мысли на близкое расстояние, гнал их прочь.

Мы снова карабкались вверх. Подъем стал менее крутым, тропинка проходила среди деревьев, но все равно было жарко. Хотелось пить, хотелось есть.

Я вдруг поймал себя на том, что уже не замечаю красоты горы, не провожаю глазами каждую бабочку и даже не слышу кузнечиков.

Часов у меня не имелось. Часы оказались только на руке у Коли. Поминутно спрашивать у него, который час, совсем не хотелось. Я смотрел, как солнце перевалило зенит и начало снова опускаться к горе…

А мы всё шли, топали, карабкались вверх… Правда, теперь наш путь проходил по низкорослому лесу. Мы то и дело спотыкались о витые корни деревьев, вылезающие на тропу, и царапались о колючие растения.

Я вдруг понял, что смертельно устал и просто автоматически передвигаю ноги. И в эту минуту…

— Слушай, — обратился ко мне Коля, — а ты точно знаешь, что нам надо по этой дороге идти?

Ох, лучше бы он этого не спрашивал! Все остановились и уставились на меня, как будто я вмиг превратился в инопланетянина.

Я растерялся.

— Докторша в изоляторе говорила, что эта тропинка ведет к монастырю, — честно ответил я.

Ох, лучше бы я этого не говорил!

Колька разразился гневной тирадой, в которой фигурировали малолетние придурки, их родители, глупые докторши, дурацкие холмы и горы, мифические монастыри, выдуманные сокровища и многое, многое другое.

— И зачем я ввязался в эту авантюру! — орал Колька. — Всё! С меня хватит! Я сейчас же поворачиваю назад! Я еще жить хочу, а не загибаться тут с вами, на этой долбаной горе! Я поворачиваю! Кто со мной — пошли! Второго приглашения не будет!

Оленька присела на землю, под деревья, и опять заплакала, а Света молча стояла с ней рядом, покрасневшая, с расцарапанными колючками руками и ногами, но все равно удивительно красивая.

Я тоже молчал. Я не знал, что надо говорить людям в таких случаях.