Михаил Львовский - Это мы не проходили

Лена остановилась возле «стекляшки».

— Зайдем? — предложила она Юре.

— То есть? — удивился Юра.

— Там можно поесть. Ты что? Испугался?

— Мне-то что. Я не за себя, а за тебя, — ответил Рябинин. — Ты же знаешь, у меня по дзю-до разряд.

— Юра, давай договоримся: ты за меня никогда не бойся. Ладно?

Лена сказала это так значительно, что Юра даже оторопел. Потом он послушно последовал за Леной в «стекляшку».

На роскошной автоматической кофеварке, так же как и на музыкальном автомате, висела картонка с надписью: «Не работает». На электрической плитке булькал огромный чайник, в который буфетчица опрокинула содержимое консервной банки «Кофе с молоком». Но люди, стоявшие в очереди перед Леной и Юрой, этим чайником не интересовались.

— Пиво есть? — хрипло спросил один из них.

— Есть, — с усталой злостью ответила буфетчица.

— Дайте кружку, сто грамм и яйцо, — еще раз прохрипел мужчина.

Сто грамм он опрокинул в кружку с пивом, а яйцо схватил с тарелки и, мгновенно разбив его о прилавок, стал тут же отколупывать скорлупу, не в силах совладать с охватившим его нетерпением.

— Гражданин, сядь за столик! Свинюшник мне тут, понимаете, устраивают! А небось дома жена, дети есть. Глаза бы мои на вас не смотрели!.. Вам что, гражданин?

Это продавщица обратилась уже к Юре.

— Что возьмем? — спросил Юра у Лены тихо.

Продавщица как-то сразу переменилась в лице, терпеливо наблюдая за Леной, которая скользила взглядом по тарелкам со снедью, выставленным в стеклянном холодильнике буфета.

— Килечки я сегодня сама из банки вынула, — неожиданно приветливо сказала продавщица.

— Спасибо, — ответила Лена, — кильки мы не будем, а вот если можно…

Столик, за которым сидели Юра и Лена, производил впечатление чуда среди замусоренных столов с яичной скорлупой, окурками и засохшей горчицей на грязных блюдцах.

Пластиковая крышка их столика сияла чистотой. Бумажные салфетки, свежая горчица в банке из-под майонеза, дымящийся кофе с молоком в бумажных стаканчиках — все это казалось здесь невероятным.

Когда буфетчица принесла шипящие на сковородках яичницы, Лена хозяйственно вытирала салфеткой чайную ложку.

— Не бойтесь, — сказала буфетчица, — я их сама кипятком…

— Спасибо, — поблагодарила Лена.

А чудо продолжалось. Люди, сидевшие за соседними столиками, старались вести себя потише. Многие готовые сорваться с языка крепкие выражения на этот раз не прозвучали.

Лену это совсем не удивило. Ничего другого она как будто и не ждала. Удивлялся только Юра.

— Почему мне с колбасой, а тебе нет? — спросил он Лену.

— Полагается. Разряд по дзю-до.

Юра усмехнулся.

И вдруг Лена заметила, что за одним из неопрятных, замусоренных столиков сидит подросток в школьной форме. Он ел сосиски как очень голодный человек. На его столике стояло много пустых бутылок из-под пива и лимонада.

Из своей бутылки, которая была не совсем пуста, подросток плеснул желтоватую жидкость в граненый стакан.

Лена взглядом показала Юре на этого подростка. Юра кивнул: «Вижу».

— А ведь она права, — тихо сказала Лена.

— Кто?

— Буфетчица. У многих вот этих людей есть дети. И кто-нибудь учится в нашей школе.

Украдкой поглядывая на юношу в школьной форме, Лена и Юра заканчивали завтрак.

Стены учительской в школе не были обшиты дубовой панелью, но портреты на них висели те же, что и в институтском кабинете педагогики: Ушинского, Макаренко, Сухомлинского. Под портретами можно было прочесть те же цитаты.

Сейчас в учительской царила напряженная тишина. В одной половине комнаты стояли учительницы школы, в другой — студентки, приехавшие на практику. Среди них был только один юноша — Юра.

Среди преподавательского состава школы мужчин не было вовсе.

Между «старожилами» и практикантками образовалась как бы нейтральная полоса, по которой расхаживала заведующая учебной частью — женщина средних лет, чем- то отдаленно напоминавшая заведующую кафедрой педагогики Надежду Александровну. Она держала речь, а «старожилы» и практикантки с острым любопытством вглядывались в лица друг друга.

Уже повидавшие виды учительницы были одеты и причесаны строго, почти аскетически, так, чтобы, не дай бог, кто-нибудь из их воспитанников или воспитанниц не сказал сакраментальное «а сама?».

Практикантки тоже изменили прически. Разумеется, никаких мини, никаких брюк. «Старожилов» от девушек-практиканток сейчас, пожалуй, отличал только возраст. Впрочем, практикантки, придавая себе приличествующий их положению вид, все-таки умудрились сохранить какое-то еле заметное кокетство.