Радий Погодин - Включите северное сияние

— А ты что сделаешь на своей железяке без рации? Даже самолет не найдешь, его, поди, под верх занесло. А собачки учуют. Собачки найдут.

— Вот и грузи собак в вездеход. И нарты грузи. Одеяла, шкуры. Побольше всего... Давай, давай. Так я и Кольку своего быстрее увижу.

— Грузи сам! — проворчал охотник. — Грузи! Чего рот раззявил? Я пойду собак кликну. Упряжку налажу... — Степан Васильевич выскочил во двор с поспешной и нескрываемой радостью и закричал там: — Казбек! Жулик! Буран... Урчун... Сейчас. Сейчас тронемся... Собаки учуют. Найдут... — Потом он снова сунулся в избу, где Чембарцев загружался оленьими шкурами с пола. — Ты ведь насквозь больной. Температура ведь у тебя... — сказал он голосом надтреснутым и неубедительным. — Мазь захвати. На подоконнике. И спирт. Вон бутыль за этажеркой. А это мне давай, для тебя тяжело. — Степан Васильевич отобрал у Чембарцева шкуры, стянул с печи одеяло и вышел во двор к собакам.

Тихо на радиостанции. Часы тикают, словно маятник по вискам бьет. Пурга за окном неслась куда-то бесконечным экспрессом, груженным нечистой силой, которая выла, визжала и улюлюкала. Пищала чужая морзянка, наверное, пароходы переговаривались между собой в открытом теплом море. Ближние голоса перестали требовать подтверждения их распоряжений и сами на время поперестали распоряжаться. Они только спрашивали:

— Я — "Калмык". Я — "Калмык". "Фиалка", как у вас? Как с ребятишками?

— Я — "Тибет". Я — "Тибет". "Фиалка", как там в проливе?

Радистка Рая убавила звук в приемнике, чтобы эти настойчивые голоса не так били в сердце, но стало ей еще тревожнее. Она посмотрела на Клаву, и обе они посмотрели в темноту за окном, и обе от окна отвернулись. Они отчетливо видели, как идут люди, связанные друг с другом веревками. Ветер кидается им под ноги, в спину бьет — валит. Ищут люди за каждым торосом, в каждой трещине льда. Шарят электрическими фонарями. Впереди них идут вездеходы и собачьи упряжки. Светят вездеходы в пургу сильными фарами. Свет электрический упирается прямо во вздыбленный, содранный со льда снег. Бесится пурга возле фар, не дает свету светить. Идут собачьи упряжки, нюхают ветер, ловят мгновенные запахи — может, здесь те, кого ищут, может быть, рядом.

— "Фиалка", я — "Парус". Пока никаких результатов. Свяжись с больницей — налажен ли прием обмороженных? Троих я уже отправил в поселок. Ушли в связке.

— Я — "Фиалка". Все поняла, — сказала Рая четким голосом, каким и требуется отвечать командиру. Она встала, подошла к телефону.

— Больницу. Эмочка? У вас все готово? Сейчас начнут поступать люди... Нет, не нашли... — Она посмотрела на Клаву и носом легонько шумнула, как это делают дети, когда им нужно что-нибудь выпросить. — Клава, я по штормовому расписанию в больнице дежурю.

— Ладно, — сказала Клава, встала и начала одеваться. — Может, сама пойдешь, там все-таки оживленнее.

— Я — РУН-семьсот, — назвался московский голос. — "Фиалка", как там у вас?

— Я — "Фиалка", — ответила Рая далекому главному начальству. — Гидролог Чембарцев нашелся. Обморожен. Лежит с температурой на зимовке Соленая Губа. В безопасности... Борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть сел на брюхо в тундре к северо-западу от залива. Есть раненые.

— Как с ребятишками? — спросило начальство.

— Ищем.

— Держите нас в курсе.

— Есть, — ответила Рая.

— Раиса, я пошла... — Клава поцеловала подругу и вышла.

Представила Рая, как Клава пойдет одна, вцепившись в страховочную веревку. Хорошо, что недалеко идти — через улицу. И все равно пурга непременно повалит ее — только бы она веревку не выпустила. Часы тикали и все колотили ее по вискам. Представила Рая новогодний праздник, веселый и шумный. Представила долговязого гидролога Чембарцева. Размешивает Чембарцев шампанское в бокале чайной ложечкой и смотрит, как облепляют ложечку холодные пузырьки, как бегут они вверх витой струйкой. А вокруг танцуют веселые люди. И Рая танцует.

Только нехорошо ей — туфля жмет.

— Я — гидропост Топорково, — зашумел в наушниках испуганный запоздалый голос. — Раиса, чьи ребята пропали? Ты чего, Раиса, молчишь? Я тут печку топила, собак кормила, приборку делала, слышу — ребят ищут. Это я, тетя Муся с Соленой Губы. На всех зимовках матери сидят, ждут, — страшно нам, Раиса... Я говорю, не томи, чьи ребята? Ух, Раиса! Ты слышишь?

— Слышу, — прошептала в микрофон Рая.

— Ух, Раиса! Ух, враг! — зашумела в эфире Мария Карповна. — Как мне тут одной, если я мать? А как другим матерям?.. Ну, Раиса, я с тобой побеседую с глазу на глаз, как приеду.