Дмитро Ткач - Шторм и штиль

— Поедете с Полей, — сказал Курганов, обращаясь к Баглаю. — Выясните у докторов, что и как… Доложите мне. И сообщите родителям… Где они живут?

— На Портовой, рядом с Федором Запорожцем.

— Сходите туда.

Полю уже внесли в машину. Юрий вошел следом.

По дороге Поля пыталась что-то говорить, но мотор заглушал ее слабый голос. Юрий с трудом разобрал лишь несколько слов: «Передай Курганову… Вербенко… спасибо…»

Бледные губы ее дрожали, в глазах стояли слезы.

Он ждал, сидя на мягком стульчике, обитом белым дерматином. Сердце замирало. Дежурный врач долго не выходил к нему, наверное, это не предвещало ничего хорошего. Переломы разные бывают… Нет, нет, о плохом не надо думать… На то и госпиталь, на то и врачи, чтобы спасти человека. Юрий вздрогнул, как от неожиданного выстрела. А это всего-навсего открылась дверь. Он вскочил, бросился навстречу уже немолодой полной женщине.

— Здравствуйте. Я — дежурный врач… — Голос у нее был приятный, спокойный и ровный.

А Юрию казалось, что сейчас все здесь, в больнице, должны быть взволнованы, должны думать только о Поле, страдать ее болью.

У него перехватило дыхание.

— Я… о Полине Кулик хотел…

— Не волнуйтесь. — Голос женщины стал теплым, материнским. — Все будет хорошо. Ей уже сделали операцию, и она спит. Очень вовремя ее сюда доставили. Немного опоздали бы и… все могло случиться. Перелом серьезный, скрывать не стану. Но операцию делал опытный хирург. Еще будете вальсы танцевать… Полежать, конечно, придется.

Юрию хотелось обнять эту милую, хорошую, лучшую в мире незнакомую женщину, но он сдержался и воскликнул:

— Я сейчас цветы принесу! Ведь можно цветы?

«Как удивительна жизнь, — размышлял Юрий Баглай, медленно поднимаясь по крутым вытертым каменным ступенькам. — Еще год назад я даже не предполагал, что есть на свете эта лестница, что есть Портовая улица, где живут Федор Запорожец и тетя Марина, а по соседству с ними — Поля. И вот сейчас моя жизнь сомкнулась с их жизнью, пути наши скрестились и переплелись…»

Он поднимался очень медленно. И не мудрено. Около двух суток в море, без сна, без отдыха, нелегкая буксировка «Гидрографа», несчастье с Полей, госпиталь… Выйдя из госпиталя, он ощутил неведомую прежде слабость. Голова его горела, ноги подкашивались. Лечь бы и заснуть…

Но не только физическая усталость заставляла Баглая не торопиться. Словно тяжелый камень, нес он нерадостную весть Полиным родителям, Запорожцам. А может, не идти сейчас? Ведь дежурный врач сказала наведаться завтра… Но тут же он поймал себя на том, что проявляет малодушие, будто ищет уловки, стараясь отдалить трудный разговор. Ну, допустим, сообщит он им не сегодня, а завтра. Что от этого изменится? Так или иначе, Поля в больнице. Имеет ли он право скрывать это от ее родных?

Портовая, 16… Маленький домик, в летнюю пору обвитый виноградными лозами, теперь оголился, и вместо зеленой крыши над головой чернеют плети. Не слышно во дворе гортанного голоса тети Марины и глуховатого — Федора Запорожца. Осенний холод, очевидно, загнал их в дом.

Так и есть. Из керамической трубы над красной черепичной крышей вьется сизый легонький дымок. Там, в доме, уют и покой. А он, Юрий, сейчас принесет туда горе… Будь что будет…

Нажал широкую железную скобу и шагнул через высокий порог калитки. Марина увидела его из окна, радостно всплеснула руками:

— Ой, Федя, какой гость у нас! Юра пришел!

И мгновенно оказалась на крылечке.

— Заходи, заходи, пропавшая душа, заходи, ясный месяц. Сейчас я тебя отчитаю хорошенько, ты ведь давно не слышал моего голоса…

Вслед за ней выбежал Запорожец, как всегда в тельняшке с закатанными по локоть рукавами.

— Ты сначала угости человека варениками с творогом и сметаной, — добродушно прикрикнул он на Марину, — а потом уже и отчитывай.

— Так и быть, угощу, — легко сдалась Марина. — Заходи, Юра, мы по тебе порядком соскучились.

У Баглая сжалось сердце: «Как же им сказать, этим добрым людям? Нет, не сейчас, попозже… Пусть уляжется первая радость встречи…»

— Тетя Марина, с варениками возиться не стоит. Не голоден я…

Он вспомнил, что последний раз ел вчера, но ему действительно есть совсем не хотелось.

Пока Марина звенела посудой, Федор Запорожец показывал свой новый натюрморт. На большом стеклянном блюде — несколько гроздей винограда. Они будто только что срезаны с лозы. Крупные, желтоватые, с солнечной подпалиной ягоды просвечивались, на них прозрачными каплями лежала роса.