Станислав Родионов - Задание

В прямоугольную прорезь на нее смотрели человеческие глаза.

— А-а-ай! — жутко вскрикнула она, отступая.

Спичка погасла. Леденцову показалось, что старуха побежала не то с воем, не то со стоном. Сейчас она вызовет милицию. Скажет, что убили человека и поставили. И он представил другую картинку, не хуже котлованной: в Шатер входит старший наряда с милиционером, а лейтенант Леденцов стоит в мешке и зыркает из прорези, как средневековый рыцарь из-под забрала. «Чего стоим, товарищ лейтенант?» — «Поставили, товарищ сержант…» Позор на все УВД.

Он начал втягивать и выпячивать живот, стараясь сжаться и расшириться, чтобы скинуть путы. Потом завращался, как жонглер в цирке с десятью обручами на торсе; затем начал проделывать что-то походившее на индийский танец; в конце концов, запрыгал, топоча на всю округу… В мешке стало душно, он вспотел. Но продолжал работать всем телом, будто вывинчивался из собственной одежды. Веревочные петли сползали медленно, по миллиметру. Когда же они опустились достаточно низко и позволили сгибаться, Леденцов присел, подсунул руку под край мешка и содрал путы. Освободившись от мешка, развязал и ноги.

Тело дрожало от физического да и от психического напряжения. Ему хотелось на секундочку присесть, но на фоне бледного входа он увидел вальяжную фигуру Ирки.

— Боря, ты? — Она разглядела его в кромешной тьме.

— Я, — бодро согласился он, заталкивая ногой мешок с веревками под скамью.

— А ребята?

— Все ушли.

— А ты?

— Тебя жду.

Она вошла в Шатер и хотела было сесть, но Леденцов опередил:

— Пойдем на свежий воздух…

— Проводишь?

— Разумеется.

И Леденцов устало подумал про это свое каторжное воспитательное задание… Его сегодня вязали, мешок надевали, валяли, угрожали, по губам били, утопить хотели… А теперь вот иди целоваться. Но когда они вышли под темное осеннее небо, он подумал другое: как хорошо, что над миром звездное небо, а не дерюжный мешок.

— Ир, ты адреса всех ребят знаешь?

— Ну…

— Просьба: собери их завтра сюда к шести часам.

В уголовном розыске Леденцову нравилось все, кроме некоторой непредсказуемости следующего часа, дня, месяца и года. На руках есть одна работа, могли дать вторую, потом всучить третью — и вдруг указание все бросить и помочь товарищу, или влиться в какую-нибудь оперативную группу, или срочно откомандироваться в распоряжение УВД; а потом приказ: все-все бросить и нестись сломя голову, потому что в районе совершено тяжкое преступление. Поэтому Леденцов свою личную жизнь не планировал. Он редко приходил домой вовремя, опасался брать билет в театр и, что-то обещая, всегда добавлял пару слов: «Если смогу».

Он просил Ирку собрать ребят к шести. А в четыре его вызвал начальник уголовного розыска и велел утром включиться в работу ереванских товарищей, занимавшихся делом об угонах автомобилей. Самолет, мол, через три часа. Леденцов ссылался на сейф, полный бумаг, на свой эксперимент с Шатром, который нельзя прерывать и на день, на неотгулянный отпуск, без которого подустал, на отсутствие в кассе авиабилетов и, в конце концов, на незнание армянского языка. Но у начальника уголовного розыска было два каменных довода: во-первых, машины угнали из их района; во-вторых, Леденцов этим делом уже занимался в прошлом году. И не вмешайся Петельников — быть бы Леденцову сейчас в воздухе…

Они стояли у Шатра все четверо, ждали, но в каких-то нервных позах.

— Привет! — напористо бросил Леденцов. — Повторяю тезис: Мочин гад и подлюга. Кто против?

Ребята переглянулись.

— За этим и звал? — угрюмо спросил Бледный.

— Да, за этим.

— Сам ты гад, — пришел в себя Шиндорга.

— Кулацкое в нем, конечно, бушует, — философски начал Грэг, — но мужик он откровенный. Без лозунгов живет, икорку жует.

— Будущей жене счастье привалит, — вздохнула Ирка.

— Я в меньшинстве, — заключил Леденцов. — Тогда пошли!

— Куда? — спросила за всех Ирка.

— Пошли-пошли, не бойтесь.

Ирка с Грэгом двинулись сразу, а Бледный с Шиндоргой сперва попереступали с ноги на ногу, показывая, что делают всего лишь одолжение. Шли молча и мирно, но у автобуса Бледный закапризничал:

— Далеко не поеду.

— Три остановки, — успокоил Леденцов.

На большой успех он не надеялся. Но в воспитании, как теперь открылось ему, больших успехов и не бывает. По крайней мере, таких ярких, как, скажем, на производстве: ничего не было — и вдруг сразу машина или станок. В воспитании плоды труда относились во времени куда-то далеко, за горизонт. Как посадка дерева. Вот вчера… Бледный с Шиндоргой над ним издевались, спорили, угрожали. Он потерпел поражение и вроде бы все, кануло. Впрочем, как глянуть. Может, терпя вчера и мучаясь, он сеял. Если не так, то почему они стоят к нему вполоборота и отводят глаза? Жестокость даром не проходит.