Галина Демыкина - Как тесен мир

— Да чего там переодеваться, — вмешалась Вера Ефимовна, — тут идти-то два шага.

— Дело в том… — сказала Ада. — Дело в том, что мальчик в больнице.

— А, ну так чего же тогда? — пропел Столяров-дед и стал величественным. — Даже и неловко путаться! И зачем? Почему мы всегда не верим рядовым врачам?

— Он очень молод, — оробев, сказала Ада. «Не поможет. Не хочет — и не поможет, — стучало у нее в висках. — И нечего тревожить это самодовольство, облаченное в грязную майку и обсаженное цветочками».

Она поднялась, шагнула к выходу.

— Простите, пожалуйста, за беспокойство.

— Ну что вы, Адочка, — остановила ее бабушка Саша. — Василь Василич просто говорит, что нельзя не верить врачам… Он все сделает. Правда ведь, Василь Василич? — И опять к Аде: — Ведь мы, врачи старой школы, — мы клятву давали… Что вы!

Столяров-дед вдруг хмыкнул, провел тыльной стороной большого пальца по несуществующим усам:

— Ну и хитра эта Сашенька, ну и Лиса Патрикеевна!

Он молодо, без кряхтения, поднялся, пошел в комнату и зажужжал там бритвой. Бабушка Саша победно оглядела всех, кто присутствовал при ее моментальной победе.

Старик Столяров, взяв под руки Аду и бабушку Сашу, торжественно шагал по поселку, облаченный в легкий серый костюм: врач старой школы исполняет свой долг.

Саша плелся сзади, опять коченея от памяти бело-оранжевого запаха карболки и этой затемненной палаты…

По дороге его догнала Нина — полная, краснощекая, красногубая.

— Что, деда к мальчику ведете? Ну и верно. Только как же ты… как же вы… Нам придется все сказать?..

— Неважно, — ответил Саша. — Главное, чтоб помогли.

— Ленечка говорит… — начала Нина и осеклась.

— Ну, что Ленечка?

— Он говорит — тебя судить будут. Ведь тебе скоро шестнадцать. Но вообще-то, если дед поможет и все обойдется…

Саша даже остановился. Такое ему и в голову не приходило.

— Дура! — закричал он. — Дура! Дрянь! Ты что думаешь, из-за этого, да? Думаешь, я из-за этого?!

— Чего ты орешь? Ничего я не думаю. Сашка, честное слово! Я просто о тебе волнуюсь.

Ну конечно. Она же не видела мальчика, не слыхала этого: «Плохо, ой, плохо! Помрет он!» А его, Сашу, знает с первых шагов своих по земле. И потом, сам же он согласился, что надо молчать. А теперь он скажет. Пусть судят. Пойдет в милицию и сам скажет.

— Ладно, Нин. Ты иди домой.

— Нет, я с вами. Мне бабушка велела.

— Чего так?

— У деда вчера был сердечный приступ. Не сильный, правда, но все же. — И разжала кулак. — Я с валидолом.

Врач старой школы шел, галантно склоняясь то к одной, то к другой даме, и ни слова о хвори. Нет, ты ничего еще, дед. Более или менее подходящий.

Они были уже у выхода. Дед Столяров и Ада с бабушкой Сашей задержались у калитки, давая кому-то пройти.

И вдруг воздух стал желтым и густым, как во сне — не продохнуть. И то же ощущение: зажат. Не вырваться.

В калитку аккуратно, стараясь не задеть встречных, входили двое: коренастая женщина в платке и мужчина в сапогах, старых брюках и синей рубахе; на темных поперечных складках его лица поблескивал пот. Они вошли и огляделись.

— Где здесь домоуправление… или контора, что ли? — спросила визгливым голосом женщина и провела рукой по лбу, будто хотела заслониться от солнца.

Бабушка по всему активному складу своей натуры должна была спросить: «А что вам надо?» Но тот же нюх, инстинкт сохранения спокойствия, видно, удержал ее. Она показала рукой на клуб:

— Вон, видите большой дом? Это клуб. Там же и контора.

Двое поравнялись с Ниной и Сашей, подозрительно глянули одинаковыми светлыми прищуренными глазами.

— Я узнаю, не бойсь, — сказала женщина. — Я сразу узнаю.

И прошли мимо.

— Кто это? — шепотом спросила Нина.

— Откуда я знаю? — сердито ответил Саша и ускорил шаг. Они нагнали деда Столярова и зашагали все вместе по широкой проселочной дороге.

Когда Саша оглянулся, ему показалось — а может, и правда — там, за забором поселка, стояла коренастая женщина и, приставив руку к глазам, смотрела ему вслед.

В темном коридоре с побелкой на бревнах и пакле, высокий, весь в белом врач казался привидением. Он и правда был молод, но не так чтобы очень красив — большой нос, узкие глаза, узкие губы.

— Мы относительно мальчика… — начала бабушка Саша.

— Петрова Кости, — подсказала Ада.

— А, Костя. Да. Намучились мы с ним. Да еще отец вот недавно забегал — и с кулаками: «Уморишь, говорит, убью. Задушу».