Чэнь Мяо - Неофициальная история крупного писателя

— Да, да, это небывалое, небывалое...— Он все-таки не решился произнести слово «очищение».

— Мы слишком искренни, слишком наивны, и это помогло тем негодяям. Они решили, что наш народ — глупый ребенок, который будет игрушкой в их руках, и чуть не завели великую китайскую нацию в пропасть...

Чжуан отметил про себя, что его учитель по-прежне­му употребляет всякие устаревшие понятия, но вслух горячо подхватил:

— Да-да, эта «банда четырех» едва не привела наш Китай к гибели!

— Не только «банда четырех», но и те, кто помогал ей. Если бы не было всяких злодеев, хулиганов, полити­ческих проституток, бесстыжих литераторов, которые превозносили ее, она не смогла бы так долго бесчин­ствовать!

Писатель с тревогой подумал: «Этот старый черт умеет пользоваться моментом! Интересно, какой титул он придумал для меня?» Но вслух сказал:

— Вы совершенно правы! Это настоящие коршуны. Я сам немало натерпелся от этих хищников и их прихвостней, достаточно вспомнить Вэй Тао...

Только теперь Вэй Цзюе взглянул прямо на него. Его всегда прищуренные глаза вдруг округлились и по­лыхнули огнем, пронизавшим писателя насквозь.

— Чжуан Чжун, хватит быть оборотнем! Довольно лицемерить, обманывать себя и других, постоянно при­спосабливаться. Люди ведь не дураки.

Вэй Цзюе говорил запальчиво, но достаточно веско и убедительно. Если бы я сказал, что его слова совер­шенно не задели Чжуана, то я был бы слишком не­справедлив к своему герою, считал бы его просто мерт­вым. Но уши Чжуан Чжуна обладали специфическим фильтром, задерживавшим все опасное. В результате они пропустили только такую мысль: «Даже если я совершил ошибку, это не страшно». Потом они провели дополнительную очистку и оставили лишь три послед­них слова: «Это не страшно». В душе писателя мигом вспыхнула надежда, и он произнес длинную речь, смысл которой состоял в том, что он хоть и находился в лагере узурпатора Цао Цао [21] Цао Цао — военачальник III в., который узурпировал власть Династии Хань и стал правителем одного из трех царств, на которые раскололся Китай. Изображен в романе Ло Гуаньчжуна «Троецарствие» (XIV в.) и многих других произведениях на этот сюжет. , но его сердце было с династи­ей Хань. Он даже сочинил историю, в которой забирал­ся чуть ли не в логово тигра, чтобы защитить своего любимого учителя, и если бы он не противостоял Вэй Тао и остальным бандитам, они могли бы дойти черт знает до чего.

— В самый опасный момент я повел с ними нерав­ный бой, притворившись больным! — воскликнул Чжу­ан, ударив себя в грудь, но, видя, что эти слова не производят на Вэй Цзюе впечатления, постарался сме­нить тон, перейдя на своего рода заклинания.— От ва­ших справедливых упреков способны прослезиться даже травы и деревья, даже камни! Я больше никогда не буду лицемерить и не позволю похоронить свое сердце. Я во что бы то ни стало должен стать настоящим человеком, критиковать себя, произвести в себе внутреннюю револю­цию. Я хочу обагрить свой штык кровью этих подонков. Вы можете быть спокойны, учитель: перед вами боец, герой, мы еще увидимся на поле боя!

И Чжуан Чжун отправился обагрять свой штык.

В процессе обличения «банды четырех» Чжуан Чжун добился немалых успехов. Он вновь показал себя чрез­вычайно плодовитым писателем, слова из него лились потоком. С одинаковым мастерством он то набрасывал общую картину бесчинств «четверки», то останавливался на отдельных эпизодах, то рисовал красочные детали, то вспоминал утерянные факты. В каждом его обличе­нии содержался глубокий анализ, элементы обобщения и прозрения. Вот пример его стиля:

«...Эта старая ведьма с помощью своего верного прихвостня Вэй Тао всячески подкупала меня и при­общала к своим злодеяниям.

Она заставляла меня участвовать в создании новых образцовых пьес, что фактически означало — красть чужие произведения, наращивать ее политический ка­питал, тем самым помогая ей узурпировать власть в партии и государстве. Когда я воспротивился преступ­ным действиям и не захотел подписывать пьесы своим именем, она и Вэй Тао облыжно обвинили меня в принижении образцовых революционных пьес. (При­мечание: то, что я не сопротивлялся до конца, являет­ся выражением мелкобуржуазного соглашательства.)

Я собственными глазами видел, как старая ведьма обращалась со своим верным клевретом Вэй Тао. Она грозила подвесить его за волосы, заставляла его валять­ся у нее в ногах — от всего этого меня чуть не тошни­ло. Особенно отвратительным было то, что она без ма­лейших оснований подозревала людей, которые были ей почему-либо несимпатичны, и подвергала их всевоз­можным унижениям и гонениям. У меня и сейчас воло­сы встают дыбом, когда я вспоминаю, как она заставила меня играть с собой в пинг-понг, а не сумев принять мою подачу, сразу же обвинила меня во «внезапном нападе­нии», в «бессовестности» и еще бог знает в чем. (При­мечание: то, что я согласился играть с ней в пинг-понг, полностью изобличает мою мерзкую душу, мое приспособленчество перед старой ведьмой.)