Кондратий Урманов - Зимние тропы

Глядя на волнистое хвойное море, Сергунька сказал:

— Поныряем мы… по этим увалам да падям…

Я промолчал, потому что Матвей Северьянович заранее говорил:

— Путь не легкий, ремешки придется потуже затянуть…

Я полюбил этого сурового человека, воспитавшего в нас чувство дружбы.

В пути мне пришлось подметить и такое явление: стоило бригадиру подняться, как сейчас же поднимались не только мы, но и собаки.

Без лишних слов Матвей Северьялович двинул лыжи под уклон, и весь наш караван тронулся за ним. Спускаться приходилось больше зигзагами, иначе нарты набегали на собак и били по ногам. Такие спуски были не менее трудными, чем подъемы.

Весь день для нас с Сергунькой был полон незабываемых впечатлений. Мы всем интересовались, все примечали, словно завтра собирались снова идти этим путем на охоту. Но к вечеру все как-то примелькалось, стало безразличным — хотелось отдохнуть. А Матвей Северьянович и дядя Яков менялись местами и все шли и шли вперед.

Уже солнышко скрылось за высокими деревьями и тайгу начала заливать вечерняя синева, когда мы спустились в глубокую падь, спустились и засели. Черной стеной встал перед нами густой, непроходимый кустарник. Мы кидались вправо, влево, но везде было одно и то же.

Стало темнеть, когда Матвей Северьянович, остановившись у большой черемухи, сказал дяде Якову:

— Придется, видно, ночевать здесь, а то измотаемся без толку… Завтра найдем проход…

Дядя Яков согласился:

— За ночь дорогу прорубить можно… Не десять же километров эта согра…

Наступила наша последняя ночь в тайге. Мы не знали, что она окажется самой тяжелой из всех пережитых.

Старики начали расчищать площадку под деревом для ночлега, а мы с Сергунькой отпрягли собак, привязали их и принялись делать просеку через заросли, протаптывать дорогу. Сучья тальника, черемухи, калины так переплелись, что нельзя было сделать шагу. Мы рубили ветки, убирали все, что встречалось на пути, утаптывали снег. Увлекшись работой, мы не заметили, как долину накрыла ночь. Под крутым увалом уже горел костер, а конца кустарника не было видно.

— Может быть, зря рубим, — сказал я Сергуньке. — Утром где-нибудь рядом увидим проход…

— Как же это «увидим»? Мы же направо и налево ходили… Нет, давай лучше еще поработаем…

И мы снова стучали топорами, разбрасывали на стороны срубленные ветки, протаптывали тропинку. Неожиданно Сергунька провалился, как мне показалось, в яму. Я схватил его за руки и помог выбраться. Его валенки были мокрыми. Глубоко под снегом тихонько журчал маленький ручеек.

— Ноги не промочил? — спрашиваю.

— Нет, пока сухие… Валенки вот обмерзнут, трудно будет идти…

— Ничего, зато теплее…

Нам пришлось забросать ручей ветками, утоптать их, чтобы можно было перейти на другую сторону. Эта работа заняла много времени.

— Есть хочется, — сказал Сергунька, — кишки войну затевают…

Он все чаще и чаще поглядывал на стан, где ярко пылал костер и уже, конечно, на тагане висел большой закопченный чайник. Старики не могли жить без чая.

Впереди, между кустами, посветлело. Я обрадовался, хотел пройти туда, чтобы убедиться — не конец ли заросли, как услышал протяжный волчий вой.

— А-ау-у-а-а…

Голос поднимался откуда-то из согры, разбивался о высокие деревья и падал дребезжащими звуками снова на согру.

Наши собаки заливались на все голоса: Матвей Северьянович цыкнул на них и позвал нас пить чай.

Неприятный волчий вой как будто бы силы прибавил нам с Сергунькой, мы быстро очутились на стоянке.

— Волчишки воют, — сказал бригадир, — придется хорошо привязать собак, а то убегут — и поминай, как звали. Эти разбойники в одиночку не ходят.

Еще до чая волки затеяли перекличку; собаки дружно отвечали. Это дразнило волков, и завывание их слышалось со всех сторон.

Матвей Северьянович сам проверил ремни и перевязал собак покрепче. Мы уселись у костра, разогревали на огне куски ранее отваренного глухариного и беличьего мяса, закусывали и наслаждались горячим чаем.

— Теперь я совсем определился, — говорит Матвей Северьянович, прихлебывая чай из кружки, — волчишки помогли… Мы сейчас в «Волчьей пади», в самом их неприступном царстве. Тут им никто не страшен, отсюда они по ночам делают набеги на все ближние и дальние колхозы… Памятна мне эта «Волчья падь» еще со времен колчаковщины…

И он рассказал нам о тяжелом бое с белогвардейцами, когда многие его товарищи погибли, а многие — и он в том числе — были ранены.