Илья Миксон - Семь футов под килем

— Давление повышается!

— Хорошо бы, — сказал капитан. — Машину загоним. При такой волне, на таких оборотах.

Капитан переживал за машину, за судно в целом, за сорок шесть жизней, которые он подверг сейчас серьёзному, быть может — смертельному риску. Но судно приняло сигнал SOS. Судно шло на помощь.

В штурманскую ворвался Кудров:

— Вижу! — и бросился обратно к локатору.

Капитан и Пал Палыч поспешили вслед. В ходовой рубке, как обычно, стояла тьма. От резкого перехода из света в темень перед глазами замельтешили золотые мухи. Капитан на ощупь добрался до камеры радиолокатора.

— Справа по курсу! — взволнованно доложил Кудров.

В густой и мелкой чешуе волновых отражений выделялась крупная точка. Впереди и правее на десять градусов от курса «Ваганова».

— Право десять.

— Есть право десять! — принял команду Федоровский.

— Не выпускать!

Последнее относилось к Кудрову: неотступно держать «Биг Джона» на прицеле локатора.

— Курс 118. Руль прямо.

— Так держать.

— Сергей Петрович… — В голосе Пал Палыча недоумение и озабоченность. Он уточнил местоположение «Ваганова» и бедствующего либерийца. Получалось что-то не то. Координаты не совпадали с теми, которые передал автомат SOS.

— Намного?

— Значительно. Их не могло так далеко снести.

— Полагаете, что они на ходу?

Раздвинулась и сомкнулась портьера. В освещенном проёме тенью промелькнула фигура Николаева.

— Автомат замолчал.

— Н-да, — протянул капитан.

— До судна двадцать две мили! — доложил Кудров.

— Хорошо, продолжайте держать.

— Пойду к себе, — сказал Николаев.

— «Биг Джон», «Биг Джон»… — устало взывал голос третьего штурмана.

Капитан выпрямился, бросил через плечо:

— Не надо больше. Поставьте на «приём», и всё.

Атмосферный треск усилился. Третий штурман, очевидно, прибавил громкость.

— Сергей Петрович, Сергей Петрович! — взволнованно позвал Николаев и умчался обратно.

Капитан проследовал в радиорубку. Возвратился он минут через десять.

— Лево руля!

— Есть лево руля.

Звякнул телеграф. Стрелка перескочила на «средний».

— Руль лево на борту!

— Хорошо. Курс 288! — приказал капитан и обратился к помощникам: — Команду приняли на борт норвежцы. «Биг Джон» затонул.

— Всех спасли?

— Кажется, всех.

— На румбе 288 градусов! — доложил Федоровский.

— Так держать.

Прижавшись щекой к наружной переборке, Зозуля с минуту прислушивался, затем уверенно объявил:

— Сдаёт, утихомиривается. А вообще шторм что радикулит: никто не знает, когда начнётся, когда кончится.

И, словно в подтверждение боцманского изречения, невидимая громада со всего маха двинула теплоход в скулу.

— Ого! Стихает! — охнул Левада.

— Напоследок огрызается.

— Напоследок ещё и голышом из каюты выскочишь, — прозрачно намекнул на недавний случай Левада к неудовольствию Зозули.

— Подумаешь, невидаль — иллюминатор вышибло. Грузовые мачты надвое ломает!

Опять замолчали. Слушали. Вроде бы переборки не так скрипели, тише.

В закупоренном помещении становилось душно. И ожидание изматывало. Клонило в сон. Но тут заговорила трансляция:

— Вниманию всего экипажа!

Все вскочили на ноги. Дремоты как не было.

— Наконец-то! — вырвалось у Лёшки.

Боцман предостерегающе поднял руку:

— Тихо!

— Вниманию всего экипажа! Бедствующему судну помощь оказана. Отбой общесудовой тревоги. Отбой тревоги. Нагрудники не снимать. Повторяю…

Люди повеселели. Даже Паша приободрился:

— Я уже думал рубаху чистую надевать!

— Ты у нас известный герой, — беззлобно пошутил боцман. — Можно разойтись. Нагрудники не снимать!

— Кто же их выручил? — спросил Лёшка.

— Океан не без добрых людей, — сказал боцман. — Расходись по каютам. — И опять напомнил: — Нагрудники не снимать!

Пластмассовое ведёрко для мусора каталось под ногами, подушки упали с коек. Лёшка и Паша навели в каюте порядок и уселись на диване.

Было два часа тридцать пять минут по местному времени.

— Кто же их выручил?

— Выручили — и ладно, — безразлично ответил Паша.

— Как это ладно? — Лёшка хотел ещё что-то сказать, но замер.

И Паша насторожился. Откуда-то с кормы донеслись странные звуки, будто трещало под ветром расколотое сухое дерево.

— Что это? — шёпотом спросил Лёшка.

— Не знаю… — Голос Паши дрогнул.

Скрежет повторился.

— На корме, — определил Лёшка. — Идём.

— Куда? — Паша побледнел.

— Посмотрим.