Георгий Пряхин - Интернат [Повесть]

Каким-то образом мы очутились на озере классом — наверное, заболел кто-то из учителей, и не было последнего урока. Плескались, дурачились. Рядом с нами купались городские ребята. С городом у нас довольно сложные отношения, оптимистично выраженные в интернатской присказке «погнали наши городских!». Купаясь, оторвался от своих и заметил, что рядом со мною городской парень забивает брызгами заплывшую сюда, далеко от берега, интернатскую девчонку Лену Нечаеву. Она вертела головой, закрывалась руками, но парень, поставив ладонь щитком, старался бить по воде так, чтобы жесткий, густой пучок брызг непременно попадал ей в лицо, в глаза. Выражение его собственного лица было не шутливым, а злым, хищным. Клевал ее, как кобчик, почуявший кровь.

Проплыть, сделав вид, что ничего не заметил, — это не в правилах интерната. К тому же никогда еще за спиной у меня не было такой поддержки — целый класс!

— Остынь, парень, — сказал я, тронув его за плечо.

Он обернулся — с тем же ястребиным выражением на лице, — хотел что-то ответить, но я показал ему на своих одноклассников, которые резвились у берега и, без сомнения, порадовались бы неожиданной возможности почесать кулаки, и парень молча поплыл восвояси. Вот вам преимущества организованной жизни: городские классом купаться не ходят, они все больше парами… Погнали наши…

Девчонка отняла руки от лица.

Не выбирайте лошадь в дождь, гласит пословица, в дождь они все справно лоснятся.

Выбирайте любимых исключительно в водоемах: реках, озерах, морях. Это так просто — все лоснятся. Все красивы.

Она могла бы и не отнимать ладони — я уже любил ее. Любил в ней собственную смелость: не так часто удавалось проявлять ее.

Аня Арнаутова тонула на моих равнодушных глазах.

Девочка отняла ладони, влажно блеснули ее круглые карие глаза. В первый и, пожалуй, в последний раз я открыто рассматривал их — в дальнейшем это придется делать украдкой, подстерегать их на всех перекрестках, стараясь в то же время не столкнуться с ними. Извечная, болезненная игра: всюду искать чьи-то глаза, рваться к ним сквозь людскую сутолоку и одновременно непонятно почему робеть перед ними.

— А ведь ты, Гусев, меня не догонишь…

Господи, лучшей благодарности нельзя было придумать!

Плавала намного лучше меня, позже я узнал, что она выросла на Кавминводах, возле речки. Ее цельное, еще сеголетковое тело ловко ускользало от меня, неуклюжего. Иногда она подпускала меня вплотную и начинала в упор обстреливать залпами брызг, точно так, как несколькими минутами раньше ее саму обстреливал городской парень. Делала это со смехом, залп звонко рикошетил по воде.

Я не защищался. Просто нырял, расставив руки, стремясь и в то же время боясь схватить ее под водой.

Она занималась гимнастикой, и однажды я видел ее на соревнованиях, которые проходили в нашем спортзале. Она запомнилась мне на брусьях. От ее тела шло то же ощущение целостности, неразъятости на части — руки, ноги и т. д. — в этом узком речном пространстве, ограниченном двумя окованными железом берегами, оно играло, как форель на утренней заре. И в то же время оно не было чересчур поджарым, функциональным, в нем уже угадывалась полновесная гроздь, под плодоносной тяжестью которой брусья нешуточно прогибались и скрипели.

Спортзал у нас тесный, болельщикам сидеть негде, они жались вдоль стен. Я стоял сзади, за спинами, но мне казалось, что она меня видит, — ее сосредоточенный, ушедший в себя взгляд на мгновение выныривал в беззаботном круговращении тела, — что между нами живая нить, что как раз в эти минуты растет наша близость друг к другу.

Как я боялся, что она упадет!

— Знаешь, когда я тебя любила? — сказала она несколько лет спустя. — Когда ты на собрании защищал Сашу Резинкина…

Саша, Саша, ты бы, наверное, и в памяти не зацепился, если б не эта фраза. Вялый, худосочный, с вечно жалобным лицом. Когда Саша смеялся, это казалось странным, на него оглядывались. Когда он хныкал, не оглядывался никто. Кажется, у него была обязанность: по утрам будить общежитие. Уже не помню, каким образом производилась побудка, но это, думаю, легко домыслить, исходя из особенной аудитории, то есть общежития. Особенности предполагают.

Сашиной обязанностью было становиться утром на табурет и голосить, желательно погромче;

— Ку-ка-ре-ку!

Думаю, он действительно выглядел на табурете, как невыспавшийся петушок на насесте: квелый, голошеий, жалобно злой.