Йорген Йоргенсен - Мартин, Мартин...

Четверым младшим о таком нечего и мечтать. Вообще-то им полагается уходить в городок и по субботам, и в будни по вечерам, но времени у них на это не остается, вдобавок Герман то и дело лишал их этого права в наказание за какую-нибудь провинность.

Мартин Германа не выносит, а уж о Ли и говорить нечего. Как-то раз директор замахнулся на Ли, но мальчик так полоснул его взглядом, что тот сразу осекся. Он посадил Ли под домашний арест, но из этого ничего не вышло. Ли уходил из дома куда и когда хотел, да и Мартин все больше следовал его примеру. Дружба их крепла.

Каждую неделю Мартина заставляли писать под диктовку письмо домой.

«Дорогая мамочка, мне живется очень хорошо. (Точка. С новой строки.) Кормят меня здесь великолепно, и в школе я каждый день узнаю много нового. Здесь все прекрасно, и животным здесь тоже хорошо живется.

(«Хорошо бы, и нам жилось так же хорошо, как этим животным», — думал Мартин.)

Поблизости здесь расположен большой лес. («В котором нам все равно не разрешают играть», — твердил про себя Мартин.)

Еще у нас собака есть, овчарка, и я часто с ней играю. («Опять брехня! Собака все время только дрыхнет, даже лаять и то ей лень. Хоть весь хутор выкради со всеми жильцами вместе, она даже не тявкнет».)

С теплым приветом. Мартин.

Постскриптум. На следующей неделе снова тебе напишу». («Если только не удастся сбежать», — подумал Мартин.)

Сам он получил от матери за все время, что жил на хуторе, одно-единственное письмо. Поначалу он грустил из-за этого, теперь ему было почти все равно. Он уже больше не скучал так сильно по матери. Сказать правду, по сестре Гелле он больше скучал. Гелла тоже совсем ему не писала. Как она там живет?

Мартин знал: Гелла дружит с пареньком по имени Мортен, но, кажется, тот собирался уехать в Швецию.

Что ж, в таком случае Гелла, может, подружилась с кем-нибудь еще, может, даже с болваном каким-нибудь. Зато Мортен — тот был голова-парень.

Мартин лежал, лениво раскинувшись на копне сена, и мысли его разбегались. О матери он думал, о Гелле, и о Мортене, и об отце тоже вспомнил. Был бы жив отец, разве угодил бы Мартин сюда? Вряд ли.

Ли заставил его очнуться от дремы. Он подошел к Мартину и присел на копну рядом с ним. Мартин видел, что его друг чем-то очень взволнован.

— Ты иди, иди вместе ходить…

Мартин приподнялся на локоть.

— Что такое?

— Дело не так-так. Плохо дело, — сказал Ли. И потянул Мартина за рукав.

— Ты скажи: что не так-так? — спросил Мартин.

Ли потерял терпение:

— Ты иди сейчас!

Мартин зашагал за ним, вместе они обошли дом и остановились под окном директорского кабинета. Ли осторожно заглянул в окно, затем подтащил к нему Мартина. Вне себя от ярости, он показал на письменный стол Германа.

— Смотри, смотри, черт возьми… Смотреть надо…

На директорском столе лежали три письма, и Мартин сразу же их узнал: это были его письма, те самые, что он писал под диктовку: «Дорогая мамочка…»

Проклятье, отчего Герман не отослал его письма? Ли достал из кармана железку, чуть-чуть отомкнул окошко, просунул в него руку и достал со стола письма Мартина. Спрятал их под рубашку и снова закрыл окно.

Скоро они снова уселись на копну сена. У Мартина в голове мысли каруселью вертелись: отчего Герман не отослал его письма? Может, он и те письма припрятал, что приходили из дома, — письма от матери и от Геллы?

С досадой вспомнил Мартин всю ту чепуху, что он нагородил в своих письмах домой. Он же только то в них писал, что ему велели. Так что же, спрашивается, было в них такое, что их нельзя было отослать?

И Ли тоже задумался. Мартин не раз видел его таким, особенно в тех случаях, когда Ли силился что-то рассказать.

Еще мгновение, и Ли начал:

— Ты давай бежать-бежать, мама твоя не так-так…

— Ты о чем?

Ли нахмурил брови:

— Когда мама твоя так-так, ты получать письмо, деньги, посылки…

Ли надолго умолк. Потом продолжал:

— Дома у Мартина не так-так… ты бежать, я тебе помогать, ты тоже помогать…

— Кому помогать-то?

Ли вздохнул.

— Я тебе помогать, ты мне помогать, мы вдвоем твоей маме помогать.

— А чем ты можешь мне помочь?

Ли горько улыбнулся:

— Я много детский дом бывать: Франция, Италия, Швейц… как ее?

— Швейцария.

Ли кивнул.

— Германия… Германия как ад, там бежать. Дания, полиция, люди много-много… сюда привезли.

Ли был в отчаянии: он так много всего хотел поведать Мартину, а почти ничего не мог сказать по-датски. Но Мартин все равно понял, что друг его хлебнул в жизни больше горя, чем кто бы то ни было другой.