Владимир Добряков - Взлетная полоса

— Ну, Сомов, — сказал он, — не узнаю тебя! Результаты намного лучше, почти на первый разряд. Но технику еще шлифовать и шлифовать! Так что не зазнавайся.

— Есть не зазнаваться! — Мне и со строгим тренером хотелось шутить.

Дома я уселся за стол и начал писать:

«Надя! Ты не заметила сегодня, какое кудрявое облачко плыло по синему небу? Наша школьная сосна хотела зацепить его зеленой макушкой, но чуточку не дотянулась. Получил твое письмо. Спасибо! Оно меня и обрадовало и опечалило. Я очень хочу, чтобы у тебя было меньше трудных минут. Пишешь о плохих людях. Тоже знаю таких. Ненавижу их и презираю — нахалов, лгунов, завистников. Но лучше думать о хороших людях. Их много на свете. Но лучшая из лучших — ты. Еще раз спасибо за письмо. И за кошелек. Пусть твоя бабушка не болеет. Может, ей грелку надо или горчичники? Попробуйте. До свидания. Твой друг».

Слово «неизвестный» я пропустил по нечаянности. А потом подумал, что так даже лучше. Интересно, заметит она?

Надя заметила. Письмо, которое на четвертый день извлек из тайника, с этого и начиналось.

Второе письмо Нади. «Здравствуй, друг! Хорошо, что обошелся без всяких прилагательных. «Неизвестный», «верный», «лучший» эти украшения для слова «друг» не нужны. Друг, как я понимаю, — огромное, глубокое, почти святое. И ни в каких подпорках не нуждается. Согласен? Мне кажется, я тебя уже знаю. Не в лицо, не по фамилии. Ты мне представляешься великодушным, сильным, добрым.

Теперь я часто смотрю на небо и примечаю облака. Не покажется ли то, кудрявое?

Сделала важное открытие: ты учишься в двадцатой школе. Возле нашей сосны не растут. А говоря о плохих людях, мне кажется, ты имел в виду одного из учеников нашего класса. Не ошиблась? Будь осторожен: видишь, какой я детектив!

Спасибо за добрые слова о бабушке. Только грелки и горчичники помочь ей не могут. До свидания».

Умница Надя! Как хорошо сказала о дружбе, о друге. И наблюдательная. Прямо как майор Томин — и про школу догадалась, и про Капустина. А вот обо мне напрасно так написала. Ни к чему это. Бедой потом может обернуться. Бывает, нахвалят ребята какой-нибудь фильм, — люкс, высший класс! И помчишься смотреть. Фильм, может, и правда хороший, а уходишь недовольный: большего ожидал. Так и Надя вообразила меня бог знает каким, а на самом деле увидит…

Что же она увидит? И я попытался взглянуть на себя будто бы посторонними, Надиными, глазами. Я знал: зрелище не доставит мне удовольствия, даже к зеркалу идти не хотелось. Вставленное во всю длину дверцы шкафа, оно в точности отразило все мои недостатки. Руки длинные, успели вытянуться, а рост опоздал. Еще сантиметров пять никак не помешали бы. Нос великоват, прыщики над губой, а волосы так набок и лежат. Да, не Тото Кутуньо. «Нет уж, — решил я, — пусть будет наоборот. Пусть представляет хуже, чем есть».

И когда сел за ответное письмо, то, развивая эту мысль, сильно увлекся. «Надя, хотя говорить о себе правду не всегда приятно, но что поделаешь. Напрасно представляешь меня великодушным, сильным и пр. Я маленький и тощий. Пучеглазый и остроносый, как Буратино. Еще хромаю и кашляю. Один глаз плохо видит. Ужасно боюсь собак и совсем не умею плавать.

Теперь представляешь, какой я! Потому до сих: пор и не верится, что ты, такая красивая, умная, отвечаешь на мои письма».

На этот раз весточки от Нади пришлось ждать совсем недолго. В замшевом кошельке лежал свернутый тетрадный листок, исписанный с обеих сторон.

Третье письмо Нади. «Здравствуй, друг! Ну и портретик! Такого бы красавца я обязательно увидела и запомнила. Но что-то не встречала. А теперь — серьезно: испугался, что при встрече с тобой (а ведь встреча когда-то должна произойти) я разочаруюсь? Смешной! Во-первых, во все, что наговорил на себя, я нисколечко не верю. Были бы у тебя на самом деле такие «милые» недостатки, никогда бы не сообщил о них. Да еще с удовольствием. Возможно, внешностью ты и не блещешь. Я заметила: мальчики (это и к девочкам относится) с броской внешностью более смелы и настойчивы (о глупых людях речь не веду, те все могут). А ты смелостью и настойчивостью, как я понимаю, не отличаешься. Говорю не в укор. И второе: никакого секрета я не открываю, это всем известно: главное в человеке не внешность, а душа и поступки. Открой любой том энциклопедии — сколько ученых, музыкантов, поэтов, полководцев. И о каждом написано, каких успехов добился. Но разве о ком-то сообщают: имел прекрасную внешность и потому достоин находиться среди великих? Бессмыслица!