Владимир Добряков - Когда тебе пятнадцать

— Это сорок штук надо! — ужаснулся со своей последней парты Петя и покосился на Валентину Викторовну — как она, не сердится? Нет, сидит, улыбается. — Целая книжка получится, — добавил Петя. — И уроки некогда делать.

— Ну хотя бы четыре строчки, — пожалела Таня начинающего поэта и продолжала: — У кого-то беда случилась — все сочувствуют, помогают, лекарства достают, дежурят. Кто-то интересную книгу прочитал — расскажи, посоветуй другим прочитать, книгу не пожалей. Новый фильм вышел — все вместе отправились, целый ряд заняли, в театр — тоже. Сорок пар глаз, сорок умов, сорок мнений. Почему бы не обсудить, не поспорить? Разве не хочется узнать, что Катя Мелкова думает, Люба Сорокина, Петя Курочкин или Олег Чинов! А вылазка за город! Рыбалка, волейбол, общая песня, соревнование — кто одной спичкой подожжет костер, кто придумает самую интересную загадку. В колхоз посылают на прополку — едем все как один. Металлолом собирать — мы первые, газету выпустить — наша самая веселая и лучшая в школе. Нормы ГТО сдавать — и здесь не подкачали, каждый значок получил. Наступят каникулы, и расставаться не захочется — так сдружились.

Таня раскраснелась, серые, дымчатые глаза сияют — до того мила и радостна ей эта картина.

— Но… — она вдруг грустно улыбнулась, потускнела и будто ростом сделалась пониже. — Но как все это далеко от действительности. В чем дело? Разве каждый из нас не хочет такой жизни? Я весь вечер вчера думала, старалась понять, в чем наша беда. Сказать, что дружбы нет? Истины не открою. И что же, эту дружбу кто-то на блюдечке нам поднесет? В общем, ответ, мне кажется, такой: мечтать-то об интересной, прекрасной жизни мечтаем, а делаем для этого очень мало. Или так делаем, что не лучше выходит, а хуже. И получаются ножницы: ходим, а делом не подкрепляем. Между словом и делом, как говорят спортсмены, марафонская дистанция. Тут всяких примеров можно тысячу привести. Я об одном скажу, недавнем…

И Таня напомнила историю с неудавшимся лыжным походом в парк.

— А те, кто пошли, — не пожалели.

— Кхе, кхе… — многозначительно покашлял Олег Чинов, сидевший у окна.

Таня намек его поняла, резко повернула к Чинову голову и с вызовом добавила:

— Представь, Чинов, нисколько не пожалели! Снег был великолепный, необыкновенный, трассу Костя Гудин выбрал интересную, живописную, хотя и нелегкую — с подъемами, спусками… Десять минут мои истекли, я заканчиваю. Сказала то, что наболело. Думаю, и другим найдется что добавить к этому.

Таня села и выжидающе оглядела ребят. Тревожно подумалось: все ли так сказала? Может, конкретные фамилии надо было назвать? А то будто всем поставила в вину. Ведь когда всем, то вроде и никому… Станут ли говорить?

Тревожилась Таня напрасно: слева поднялась рука и тут же — справа.

Говорили одни девочки. Их как-то больше задела идеальная, романтическая картина, нарисованная комсоргом. Говорили и с ахами, и с охами, и деловито, но все не равнодушно. На Таню бочку не катили. Чего уж на кого-то спихивать — сами виноваты. Сильнее всех огорчилась Катя Мелкова. Добрая, участливая, с испуганным и страдающим выражением огромных глаз, она всегда очень волновалась, когда приходилось выступать. Катя принялась взахлеб, со всей страстностью совестливого сердца расхваливать комсорга. Горячо, будто кто-то спорил с ней, доказывала, что если бы не Березкина, то в классе вообще был бы полный разброд и никаких полезных дел.

Увлеклась Катя, переборщила, конечно.

— Где же наша комсомольская инициатива? — в который раз смахивая с покрасневшей щеки непокорную прядь волос, спрашивала она. — Нельзя же, девочки, на одного человека наваливать столько обязанностей! А мы? У нас-то совесть должна быть?

— Ты в поход ходила? — насмешливо бросил Олег.

— А как же! И очень довольна, что пошла.

— Умница! — сказал Олег Чинов. — Тогда мне слово дайте, — поднял он руку и вышел к учительскому столу.

Олег был зол на Таню. Зол по многим причинам. Не захотела пойти в театр. Он простил ей все обидные слова, глупые выходки, достал билеты, оказал, как говорится, честь — пригласил на премьеру, а чем она, неблагодарная, ответила? Фыркнула! Тургенева, видите ли, читает! И хоть бы потом какую-нибудь вину почувствовала! Нет, ходит, смотрит без всякого смущения. А сейчас как выступила! Героиней себя изобразила — лишь она за общее дело болеет. Будто другим все до лампочки! И эта еще, Катечка-подпевалочка, страдалица, дура закомплексованная с фарфоровыми глазищами!