Владимир Добряков - Когда тебе пятнадцать

О премьере Таня, естественно, слышала, однако в театр идти не собиралась. Да и мама почему-то не приглашала; в последние дни была чем-то раздражена, пребывала в большой обиде на режиссера (не дал главной роли), на костюмерную (отвратительные платья), на художника (это уж заодно: раз плохо, то все плохо).

Но, пожалуй, в такой день пойти бы следовало.

— Видишь ли, — презирая себя за неискренность и небрежный тон, сказала в трубку Таня, — я вообще стараюсь не ходить на премьеры.

— Почему это? — удивился Олег.

— Ажиотаж, шум, а спектакль еще не обкатан. Всегда надо немного обождать.

— Не согласен. Решительно не согласен. Премьера — это праздник. Никогда лучше они уже не сыграют. Короче, тетка обещает два билета. Тебе, разумеется, пройти не проблема. Но тут — уже готовые. Надевай свое роскошное платье, ну то, синее, в котором на последнем школьном вечере была, и — в путь!

— Во-первых, насчет роскошного платья — явно переоценил. А во-вторых, я думаю, билеты не пропадут, — стараясь не медлить с ответом, сказала Таня. — Люба Сорокина с удовольствием составит тебе компанию. А платья у нее — лучше моих.

— Проспи, — в голосе Олега Тане почудилась радостная ухмылка, — эти слова можно понимать как ревность?

— Ты неважный толкователь чужих чувств.

— Не спорю. Но при чем тут Сорокина? Никакой Сорокиной я не хочу знать! Я тебя приглашаю. На премьеру спектакля, в котором и твоя мама играет.

— Не кричи. Про маму я и сама знаю. А в театр… — Таня секунду помедлила, — я пойти не могу.

— Заболела? Так бы и сказала.

— Нет, здорова. Просто не могу.

— Свидание?

— Уроки не сделала. И читаю.

— Оторваться не можешь! — Олег уже не пытался скрыть раздражения. — Кто же этот увлекательный автор?

— Тургенев, — наугад сказала Таня.

Ну, мать, удивила! Кто же нынче Тургеневым интересуется! Я вот недавно Камю осилил. Вот это автор! Не читала?

— Нет.

— О чем тогда разговор! Ну что ж, не желаешь в театр — читай «Муму». Привет!

Таня еще сидела в передней у телефона с положенной на рычаг трубкой, когда мимо двери, вместе с облачком духов, проплыло, легко шурша, мамино шелковое фиолетовое платье.

— С кем это ты, милочка, о премьере разговаривала?

Таня покривила губы:

— С человеком.

— А все-таки?

— Да есть один великий знаток прекрасных искусств.

— Отличная фраза! — сильным голосом, точно со сцены, произнесла Ольга Борисовна и повернулась к зеркалу боком. Показалось, что подол платья чуть висит. Нет, все в норме. Хотя и покупное, из магазина, но сшито вполне прилично. — И знаешь, — не оборачиваясь к двери передней, продолжала она, — в этой фразе я узнаю себя. Этакое снисхождение к поклонникам…

— Слава богу, у меня поклонников нет, — сказала Таня.

— Да, конечно, — не очень искренне согласилась Ольга Борисовна, — в известном смысле — нет. Еще рано… Танюша, взгляни, пожалуйста, какие туфли лучше подойдут к платью, черные или коричневые?

Таня поднялась со стула, вошла в комнату.

— Лучше подойдут фиолетовые.

— Где же взять, — вздохнула мама.

— Купи. Будет еще одна пара.

— Это не так просто — найти фиолетовые, — не обратив внимания на иронию дочери, озабоченно сказала Ольга Борисовна. — Значит, говоришь, знаток искусств?

— Олег Чинов. Мальчик с хорошими манерами и, наверное, с блестящим будущим.

— Из вашего класса?

— Угу.

— И кто у него отец?

— Не имею понятия. Наверно, какой-нибудь начальник. Кстати, тетя Олега работает в костюмерной вашего театра.

— Вот как! А фамилия? Шмелева?

— Все может быть. Ужасная сплетница.

— Тогда не Шмелева. Значит, Инночка. Непременно поинтересуюсь. Так что же этот знаток — интересуется театром?

— Идет сегодня на премьеру.

— И тебя пригласил?

— Я отказалась.

— Напрасно. — Ольга Борисовна надела коричневые туфли на высоком каблуке, прошлась по комнате, со всех сторон оглядела себя в зеркало. Осталась довольна. Подняла глаза на дочь: — Правда, элегантно?.. Так ты напрасно отказалась, — повторила она. — Лично мне спектакль не нравится, роль у меня ужасная, реплики плоские, играть нечего… Но я на твоем месте пошла бы. Хотя бы просто из любопытства — посмотреть, как твоя мама все же вышла из этого трудного положения. Из никчемной пустой роли сделала…

— Конфетку, — подсказала Таня.

— Вот-вот. И не надо скепсиса. Одиннадцать лет на сцене. Кое-чему научилась. Если помнишь, в прошлом номере «Театральной жизни» было упомянуто и мое имя. Естественно, в положительном смысле. Одна ты, милочка, не ценишь. Совсем перестала интересоваться моими успехами.