Дойвбер Левин - Федька [Повесть]

— Да вроде… — Сорока подумал. — Да вроде сдуру.

— То-то, что сдуру.

Подошел Никита.

— В сборе, товарищ комиссар, — сказал он. — Ждут.

— Сейчас. — Комиссар притушил трубку. Накинул шинель. — Глупая эта книга, Вася, — сказал он. — Настоящая книга — она уму учит. А в этой что проку? А читать охота — приходи ко мне. Найдем что. Ясно?

— Ясно, Матвей Иваныч, — сказал Сорока.

— Ну, и ладно. — Комиссар захлопнул окно. Вышел на улицу. — Пошли, ребята, за компанию. Там мужики собрались. Разговор будет.

Собрались мужики у моста — за деревней протекала речка Горевка, а через речку был перекинут дощатый мост. Сидели рядком на берегу, курили, зевали. Скучали. Было их немного, восемь человек.

Подошел комиссар. Поздоровался:

— Здравствуйте, товарищи!

Несколько голосов ответило нестройно и негромко:

— Здрасте!

Комиссар присел.

— Погляжу я — немного вас.

Высокий черный мужик, весь заросший густым курчавым волосом, откашлялся и сказал:

— Которые на фронту, а которые побиты.

— А побито много?

— Хватит.

— Выходит, беляк тут не худо похозяйничал?

— Грех жаловаться, — сказал мужик. — Ничего похозяйничал.

— Да, были дела! — сказал другой мужик, помоложе, и вздохнул.

— А вы что? — глухо прошамкал какой-то старик. — Вы что? Насовсем или как?

— Будто насовсем, — сказал комиссар.

— Да уж надо полагать, — сказал мужик с широким лицом, с маленькими, узкими, полными веселого изумления глазами. Звали его Фрол. — Люди старались, воевали, — сказал он, — так уж, надо полагать, не за то воевали, чтоб, значит, «здрасте — до свиданья».

— Уж надо полагать, не за то, — сказал комиссар. — А вот за что? Случаем, не слыхали?

— Слыхали, — сказал Фрол. — А ежели чего не поняли — так нас тут беляк научил. — Он хлопнул себя по затылку. — Ох, учил!

— Крепко?

— Крепко! — Фрол крякнул. — Еще бы так с полгода — и совсем душа вон! — Подсел поближе. — Ты вот что… Я тебя вот про что спросить хочу… Вот, говорят, Ленин. Что он такое — Ленин? Что ему — фамилия такая?

— Фамилия ему — Ульянов, — сказал комиссар. — Владимир Ильич Ульянов.

— Неужто — Ильич? — Черный мужик поднял голову, осклабился. — Да ведь и я — Ильич!

— Погоди, — сказал Фрол.

— Ей-богу, Ильич!

— Погоди ты! — отмахнулся Фрол. — Значит, так. Ульянов. А Ленин — это что? Это как понимать — Ленин?

— Ленин — это партийное имя, — сказал комиссар. — Его так партия зовет — Ленин. Про большевистскую-то партию слыхал?

— Как не слыхать!

— Ну, вот.

— Так, — сказал Фрол. — Понятно. А какой он из себя-то? Видный?

— Видный, — сказал комиссар. — Росту небольшого, а видно его далеко — от Кавказа до Сибири.

— Так, — сказал Фрол. — Понятно.

Возвращались домой поздно, уже звезды были на небе. Шли по темной улице, негромко толковали.

— Сталина, Иосифа Виссарионовича, я видал, — говорил Сорока, — Ворошилова видал. А вот Ленина не видал. Не привелось.

— Войну кончим, — сказал комиссар, — в Москву поедем. Повидаем.

— Войну кончим — у меня к Ленину дело будет, — сказал Луценко.

— Какое дело?

— А на свадьбу позову.

Сорока фыркнул:

— Дело важное!

Луценко обиделся.

— А что думаешь? — сказал он. — И верно, позову. «Так и так, скажу, Владимир Ильич. Пока надо было — воевал. Три года воевал. Теперь вот домой пришел. Жениться надумал. Так просим вас, если время позволяет, зайти посидеть». Думаешь, если время-то позволит, не зайдет?

— Пожалуй что, — сказал комиссар. — Если время позволит, пожалуй что зайдет.

— Ну, вот! — сказал Луценко. — А он — го-го!

Снился Федьке сад. Большой фруктовый сад. И летний день. И солнце. И где-то шмель гудит. И не видать где. А на траве под яблоней сидит Ленин, Владимир Ильич Ленин. Сидит, глаза щурит, сам с собой разговаривает.

— Одолеет, — говорит. — И грамоту одолеет. И пулемет одолеет. Парень-то ведь золото.

«Никак, про меня?», думает Федька и понять не может: говорит-то будто Ленин, Владимир Ильич Ленин, а голос-то будто Сорокин, будто Васин голос. Что такое? Глядит и — впрямь: сидит под яблоней Сорока. И еще Мишка сидит. Сидят это они, яблоки едят. Разговаривают. А шмель-то все ближе, гудит-гудит.

— Наш, что ли? — говорит Мишка.

— Нет, — говорит Сорока. — Их.

— А хорошо идет.

— Гроб, — говорит Сорока. — Погоди, лет через десять ходить-то будут. Пуля.

А шмель-то уж совсем близко, не гудит — ревет. А где — не видать.

— А ну! — говорит Сорока. — Разверни-ка пулемет!

— Чего? — ворчит Мишка. — Новое дело!