Клавдия Лукашевич - Из деревни...

— То-то и есть. Ты, небось, и сахар и чай покупаешь, а я еще на горячее копейки не истратила…

Феня проговорила это шепотом, на ухо, лукаво подмигнув подруге.

— Что ты, Феня?! Это грешно! — с ужасом воскликнула Акуля.

— Эх, ты, простота деревенская! Однако, прощай… Заболтались… Заходи.

— Прощай, Феня.

После таких разговоров Акуля целый день ходила смущенная и задумчивая. Она думала о том, сколько соблазнов в Питере, вспоминала деревню и покойную мать.

«Берегись соблазнов, доченька, — говаривала ей кроткая женщина. — Чужого не трогай, озорными словами не скверни уста, дитятю малого не обижай; люди безвинно очернят — промолчи и отойди, — пусть их Бог накажет, а не ты…»

Девушка подымала ясные глаза на маленькую иконку — благословение матери, — висевшую в уголке в кухне и шептала: «Не бойся за меня, родненькая матушка, помню я твои наказы».

Зима в том году была ветреная и холодная. У Акули, кроме летней поддевки, не было другого теплого пальто, посылают ее жильцы то за папиросами, то за булками, еще за чем-нибудь — накинет она платок и налегке прямо из кухонного жара, от плиты, бежит скорей исполнить приказание.

Звонят раз вечером жильцы — никто не является на зов… Звонят еще и еще… По коридору не слышно бойких шагов Акули. Рассерженная хозяйка сама побежала на кухню.

— Акулина! Что это значит? Тебя звонят и недозвонятся!.. — закричала она.

Акулина испуганно вскочила с сундука и схватилась за грудь… Сама вся красная, глаза мутные, воспаленные, губы запекшиеся, — она глухо закашлялась и беспомощно опустилась на сундук.

— Что с тобой? — спросила хозяйка.

— Неможется!!! Всю головушку разломило… Мурашки по телу так и бегают…

— Какой ужас! Ты больна! Что ж ты мне раньше не сказала? Ну, и подвела же ты меня! Как же я без прислуги останусь?

— Барыня, да это пройдет…

— Ну, благодарю я тебя!!! Ступай скорее за дворником, — пусть везет тебя в больницу.

— Ох, тошнехонько! Пуще смертушки боюсь больницы! Барынька, — желанная!

— Это еще что за нежности?! Не здесь же мне тебя оставлять… Может, у тебя что заразное… Без разговоров зови дворника и собери весь свой скарб… Больше всего боюсь заразы…

Дворник повез Акулю в больницу; помаялись они сначала: в двух больницах девушку не приняли — не было места, пришлось ехать в самую дальнюю. Акуля продрогла, кашляла и стонала от каждого толчка, и больную уже без чувств внесли в палату.

Долго и тяжело хворала Акуля. У нее оказалось воспаление легкого. В тяжелом бреду, почти задыхаясь, сквозь болезненные стоны, она вспоминала и мать, и деревню, и барыню Анфису Петровну, и Петеньку, и Феню…

Крепкая натура и молодеть взяли свое: Акуля стала поправляться. Лежит она одна-одинешенька, видит, как к другим больным по четвергам и воскресеньям приходят родные: то мать, то отец, сестры, братья, мужья; как иных берегут, жалеют, приносят булок, варенья; к тем и сиделки относятся лучше. А к бедной Акуле некому придти, и кажется ей, что она одна в целом мире, и жутко становится ей перед тем, что ждет ее по выходе из больницы.

Выписали наконец Акулину из больницы. Где ее полнота, где толстая коса, где румяные щеки?

Худая, бледная, со впалыми глазами, с остриженными волосами, тяжело дыша, поплелась она со своим узелком по улице, поминутно останавливаясь.

Куда идти?

К Ней… К Матери всех сирот… К Заступнице всех скорбящих…

Девушка зашла в маленькую часовенку, на последние деньги купила свечу и, упав перед иконой на колени, горячо молилась…

Легче стало на душе у Акули, когда она помолилась. Вышла девушка на шумную улицу, идет, шатается, где постоит, где присядет: слаба она была еще после болезни, думала кое-как до ночлежного дома добрести.

Акуля подошла к каменной церковной ограде и присела на лесенке у церкви.

Была ранняя весна: тепло, тихо, солнце светит, воробьи чирикают.

По тротуару беспрерывно шел народ; из-за угла показалась старушка с двумя девочками; старушка — маленькая, седенькая, с приятным лицом, одета скромно: в старомодное пальто, в черной шляпке. Две беленькие хорошенькие девочки шли перед нею: одна — лет пяти, курчавая, с черными глазками, с ямочками на полных щеках; другая — лет 10-ти, с длинной косой, не по летам серьезная, милая и скромная, похожая лицом на старушку.

Старшая девочка приостановилась, что-то заговорила старушке, указывая головой в строну Акули. Старушка достала из кармана портмоне и дала девочке монету.