Людмила Сабинина - Обломок молнии

— Церковь и шествие на бездонном дне. Легенда красивая. Но нелогично, — с серьезным видом парировал Вандышев.

— А что вообще-то логично? — заспорила Ксана. — Вот, мокнем в воде, а все равно дождь, это логично? Или вон Сысоев: наворовал продуктов, а самому ведь пировать не придется! Отнюдь. Какой уж тут пир. Где логика?

— Он не знал, — Вандышев ухмыльнулся деланно-глупо.

— Не знал. Вот еще!

Багровая яростная вспышка. Оба зажмурились, инстинктивно ушли под воду. Но все равно оглушил мощный удар, зловеще-пронзительный треск, будто все сосны по берегам сразу рассыпались в мелкую щепу. Ощутила Ксана — воду вокруг и ее тело тоже пронизала особая, мелкая дрожь, будто ток электрический прошел. Едва не задохнулась, то ли от страха, то ли от этого жуткого ощущения. Вандышев нашарил ее в воде, встряхнул.

— Цела?

Состроил испуганное лицо, потешно взвыл:

— Ой, старцы святые, спасайтесь, спрячьте! Ма-а-ма!

Страх сразу прошел, да и не до страха, тут со смеху умереть можно. Едва не захлебнулась от хохота.

— Ну, хляби небесные закрываются на обед, — продолжал хохмить Вандышев, — главные ресурсы исчерпаны, с боезапасами заминка. Объявляю отбой!

Он сложил ладони рупором, затрубил торжественно:

— Отступаем в полном порядке, потерь нет, настроение бодрое!

И правда, уже шел тихий, мелкий дождик. Солнце проглядывало из-за посветлевшей тучи, вокруг мирно зеленели берега. Вандышев протянул ей руку, вместе побрели к берегу, взбежали на травянистую кручу.

— Н-да… — Он огорченно разглядывал свою промокшую одежду. — Уж лучше опять к старцам на дно, чем это вот на себя налепить. И все из-за тебя. Спасать надумал, а?! Вот чудик!

Кое-как выжал, накинул на плечи мокрую рубаху, начал усердно отжимать брюки.

Совсем другое дело — Ксанины вещи. Куртка намокла сверху, зато уж остальное все было в целости, все сухое. Захватила узел, отбежала в сторонку, к соснам, там за тройным широким стволом она всегда переодевалась. Подбежала и ахнула. Мощная, свеже-зеленая верхушка сосновая лежала на земле. Один из трех стволов разбило молнией, чернели острые зубья излома, от верха и до самой земли выжгло глубокий обугленный желоб. А вокруг валялись осколки. Сосновые осколки, на них смола запеклась прозрачными красными натеками, и не щепки это были, а именно осколки разбитой грозовым ударом сосны. Пахло смолой, парным дождем и еще чем-то, легким и тревожно-радостным. «Озон, — поняла Ксана, — вот как он пахнет, озон…» И неожиданно для себя позвала:

— Леня! Ой, погляди!

— Что случилось?

Вандышев приближался, на ходу вытирая голову и шею мокрой рубахой. Замер, оценивающе глядя на Ксану.

— Ничего себе! Ты, оказывается, взрослая. А я-то… Думал, ребенок.

Она смутилась, отступила за ствол. Совсем забыла, что не одета. Было неловко, беспокойно отчего-то, но весело. Может, потому, что вот заметил ее все-таки Вандышев и смотрел сейчас на нее сквозь зеленую крону поваленной сосны совсем иначе, не как раньше. А раньше вроде и не замечал. «Пошли. Лезь на забор», «Быстро» — вот и весь разговор…

— Ты только погляди, что творится! — крикнула она из-за сосны. — Дерево-то!

— Ого! — Он обошел вокруг, потрогал обугленный ствол. — Расколотило нормально. Вдребезги.

Ксана нагнулась, подобрала тяжелый, набрякший от сырости кусок дерева. Понюхала.

— Такую махину разбило будто фарфоровую. Это когда ударило, помнишь? Еще по воде вроде ток прошел… Ну, мне показалось, что ток…

Вандышев брал в руки то один, то другой осколок, рассматривал.

— Ничего не скажешь, прямое попадание.

Выбрал длинный кусок, кора на нем блестела от запекшейся смоляной глазури. Долго рассматривал бурые, волнистые натеки.

— Пожалуй, стоит это с собой взять. На память. А? Я возьму. Жареная сосна, оригинально.

Ксана, уже в джинсах и кофточке, натянутых кое-как прямо на мокрый купальник, удивленно озиралась.

— Гляди, гляди! Земля-то! Трава вся вытоптана. А были здесь такие ромашки! И трава по колено. А теперь будто бы все выжгло…

— Черти горох молотили, — беззаботно пошутил Вандышев. — Эх, сейчас бы горяченького чего. Чаю бы попить…

Он поежился, охватил себя руками. Только теперь вспомнила Ксана про тетю Пашу, про подруг, про горячие оладьи с чаем.

— А у нас сегодня оладьи, — вырвалось у нее. — И самовар. Пошли к нам! А что? Я приглашаю.

Вандышев ежился, подпрыгивал то на одной, то на другой ноге.

— В мокром виде? — он присел, по-собачьи тряхнул головой, с длинных прядей полетели брызги. — Нет уж, в таком виде не могу. Как говорится, конфузно. Конфуз перед дамами.