Юрий Третьяков - Толстый мальчишка Глеб

Мишаня, застигнутый врасплох, и сам еще не изобрел никакой казни для Психеи, а долго думать было некогда, так как Психея, видимо догадавшись об ожидающей ее расправе, принялась так отчаянно мяукать и царапаться в ведре, что требовалось как можно скорее унести ее подальше от дома, пока к ней на выручку не подоспели хозяева или еще кто-нибудь.

Пожалуй, самое лучшее — отнести ее на речку и там торжественно утопить.

Мишаня запасся кирпичом и веревочкой, которые дал нести Колюньке, а сам взял ведро с Психеей, и они быстро пошли к реке.

Гусиновку удалось пройти удачно, никого не встретив, если не считать, что маленькая соседка Маринка, которая, почти не выходя со двора, умудрялась все знать и все видеть, крикнула, приоткрыв калитку:

— Вы куда понесли кошку? Скажу!

Колюнька угрожающе шагнул к ней, но она с силой хлопнула калиткой и заголосила:

— Скажу! Скажу! Бабушка, они меня бьют!

Психея тем временем тоже издавала жалобные крики, но Мишаня, помня о трагической гибели маленьких мельничков, только приговаривал:

— Кричи… кричи… А как мельнички кричали, ничего было?..

Колюнька семенил за ним, взволнованный новизной и ужасом предстоящего события, и донимал Мишаню всякими вопросами для успокоения.

— Она ведь птенчиков поела, правда, Мишань?

— Всех до одного сожрала, подлая.

— Маленьких нельзя есть, правда, Мишань?

— Конечно!

— Так ей и надо, правда, Мишань?

— Угу!

— Тебе ее не жалко, а, Мишань?

— А чего ее жалеть!

— И мне не жалко! Так, чуть-чуть жалко. А |ты не ешь птенчиков!! — во всю мочь заорал Колюнька и пошел спокойнее.

Мишаня собирался утопить Психею без каких-либо церемоний. Но на луговой тропке повстречались Гусь, Лаптяня и Огурец.

В ожидании огнестрельного оружия разбойники вынуждены были вести мирную трудовую жизнь и сейчас брели, согнувшись под вязанками душистой луговой травы, которую с нетерпением ожидало в их домашних хозяйствах множество прожорливых ртов.

Повстречав Мишаню с ведром, они свалили вязанки наземь и устроили себе дополнительный отдых.

— Кто там сидит? — спросил Гусь, услышав крики и царапанье в ведре.

Мишаня подробно объяснил, в чем состоит преступление Психеи.

— Это я ее поймал! — гордился Колюнька.

— Ты у нас молодец! — похвалил его Гусь. — Добрый разбойник из тебя вырастает!

Колюнька надулся от гордости и, чтобы оправдать такое высокое о нем мнение, принялся свирепо сбивать головки ромашкам, росшим по краю тропки.

Слегка приподняв крышку, разбойники полюбовались, видам пойманной преступницы и начали спорить, каким наилучшим образом привести приговор в исполнение.

— Был бы поблизости какой-нибудь ненужный колодец, — сказал Лаптяня, — то интереснее всего туда кинуть. В колодцы долго приходится лететь, покуда долетишь до самого конца.

— Что-то я не слыхал, чтоб такие казни производились через утопление в колодцах, — глубокомысленно покачал головой Гусь. — Особо неисправимых преступников полагается расстреливать. Вот они пистолеты нужны когда позарез! Огурец, собака, что же вы тянете с трубками?

— А я тут при чем? — пожал плечами Огурец. — Я хоть сейчас… Братец Кролик руководит, он и отвечает.

— А куда он делся? — спросил Гусь. — Никто сегодня не видал Братца Кролика?

— Да они с Гле… — хотел что-то сообщить Лаптяня, но спохватился и умолк. Гусь ничего не заметил и скомандовал:

— Пошли к реке!

Нагрузившись вязанками, разбойники бодро зашагали обратно к реке. Впереди всех Мишаня нес ведро с Психеей.

— Всякому интересно глянуть! — говорил Гусь.

Он брякнулся на землю и начал распоряжаться:

— Вы, Мишаня с Колюнькой, доставайте Психею из ведра да хорошенько свяжите ей лапы, чтоб она прежде время не убегла! Вынайте мои шнурки из ботинок, я их потом обратно вдену. Что за важность! Спешить некуда! Меня дома отец поджидает, и то я не опешу. Он зачем-то новый погреб роет, а мне землю по огороду растаскивать. Такая ему пришла в голову мысль. Но придется им погодить, покуда я тут кошкой занят.

С того берега послышались знакомые всем гнусавые звуки Музыкантовой трубы. Оказывается, Музыкант в трусах расположился там среди веников и дудел, целясь глазом в тетрадку с нотами, громадную, как газета.

— Эй, Музыкант! — крикнул ему Гусь. — Ты чего там?

— Репетирую, а что? — недовольно отозвался Музыкант, не отрывая глаз от тетрадки.

— Иди к нам!

— Не хочу, а что?

— Иди — увидишь!

— Некогда мне с вами! А что?