Юрий Третьяков - Толстый мальчишка Глеб

— Дурак… — И Верка, выставив подбородок, пошла вслед за Глебом.

— Я вам дам… — грозился Мишаня, уже остывая. — Я дам… мельничков есть!..

— Мы их, что ль, ели? — обернулась Верка.

— Через вас!

Они ничего не ответили.

Обойдясь столь сурово с лучшим другом и единственной сестрой, Мишаня особенно не горевал: по крайней мере, никто больше не будет надоедать, мешать и соваться не в свое дело.

И Мишаня решил посвятить свою жизнь искоренению на Гусиновке всех кошек, вплоть до самого маленького котёнка. Хватит им тут кишеть и ловить ни в чем не повинных птичек!

Как только он разделается с последней кошкой, птичий народ заживет, ничего не боясь. Станет спокойно выращивать своих птенцов, свободно обучать их всем птичьим наукам, и никто на них не выпрыгнет из куста, не схватит зубищами их желторотого куцего птенчика.

И разведутся по всей Гусиновке не только мельнички, но даже и соловьи, прослышав, какие прекрасные тут созданы Мишаней условия для выращивания и воспитание детей.

Кошачьи шкурки можно скапливать, а когда наберется штук сто или двести, то лучше всего сшить из них покрышку для вигвама, как подробно рассказано в книжке «Маленькие дикари».

В первую очередь будут уничтожены кошки, съевшие мельничков, особенно Психея, да и остальных Мишаня хорошо приметил, не скроются никуда, сразу узнает.

Конечно, будь ружье, Мишаня разделался бы со всеми кошками куда быстрее, но раз ружья нет и не предвидится, то придется полагаться только на свой ум и смекалку. Эх, не догадался Глеб захватить из тайги хоть плохонькое ружьецо…

Такое важное дело откладывать было нельзя, и Мишаня тотчас принялся строить ловушки.

Ловушки были разные, самого что ни есть хитрого устройства. Например, пригодилась крысоловка: кошка, конечно, побольше крысы, но вполне поместится, если полезет туда за кусочком колбасы, разве что только хвост будет высовываться, да это и лучше: по хвосту издали можно увидеть, что кошка поймалась.

Самую лучшую ловушку он сделал из корыта, подперев его палочкой с привязанной приманкой: дернет кошка за приманку, палочка упадет, корытом ее накроет.

Приманка была такая: мышь. Настоящей мыши у него не нашлось, и он сам сделал ее из серого плюшевого лоскутка так, что даже вблизи не отличишь от настоящей мыши, а хвост — из веревочки. Для большего сходства хорошо бы помазать ее чем-нибудь мышиным, но Мишаня придумал лучше, помазав свою мышь рыбьим жиром, отчего она стала одновременно приманивать любителей мышей (мышиным видом) и любителей рыбы (рыбьим запахом).

Такую же западню он сделал из ящика.

Там приманка была другая: птенчик. Не настоящий, конечно, а фабричный, из желтого пушистого материала, временно изъятый Мишаней из одной безделушки, пылившейся на комоде: на гнезде сидит тряпичная птица и трех желтеньких птенчиков собирается кормить мухой. Намазывать птенчика жиром Мишаня не стал, во-первых, намереваясь по окончании ловли кошек положить его обратно, пока мать не заметила, а во-вторых, увидев собственными глазами, что к птенцам кошки не принюхиваются, а хватают с ходу.

На кошачьих тропах он поставил проволочные петли, которые сами затягивались, стоило только попасть туда лапой.

В трудах веселее стало Мишане. Вдобавок он сообразил, что, может, и не все мельнички погибли: один или два, самые умные, сидят в чаще, помалкивают, а большие нашли их уже и кормят…

Прекрасные получились ловушки!

Если б можно было посоветоваться с Глебом как человеком таежным и понимающим толк во всяких капканах, то вышло бы еще лучше.

Показать все-таки кому-то требовалось, и Мишаня пошел к Верке.

Верка, хоть и не сердилась, но к устройству ловушек ни малейшего интереса не выказала и смотреть не пошла, а сказала:

— Ну и пускай… Смотри только, чтоб в твои капканы Роза не попалась. Она сейчас придет.

— Как? — оторопел Мишаня.

— Да! Хоть ты и не стоишь того, потому что придира хуже Тараканыча, а я к тебе в гости Розу позвала, чай пить из твоего… бывшего самовара… Только весь ты какой-то чумазый да взъерошенный, правильно мама говорит, как домовой. И грубиян такой же! Хоть бы пошел, привелся в порядок…

Мишаня отправился в дом — приводиться в порядок, недовольно бурча:

— Полоумные… Все у них с бухты-барахты… Не дадут людям опомниться как следовает.

Переодеваться он не стал, чтобы Роза не подумала: вот человек взял да ни с того ни с сего и нарядился.

Обуваться он не стал по той же причине, и, кроме того, ноги за лето привыкли ходить босиком, растоптались и в любой обувке чувствовали себя, будто к ним приделали копыта.