Юрий Третьяков - Толстый мальчишка Глеб

— Психею будем топить! — посулил Гусь, и Музыкант оторвался от нот:

— По-настоящему?

— Нет, шутя! Эх ты, дударь беспонятный!

Музыкант заинтересовался, собрал свое имущество, поместил себе на голову и, перебредя Гусиновку, явился перед разбойниками.

Он заглянул в ведро на беснующуюся Психею, к которой Мишаня и Колюнька не знали, как подступиться, чтоб она не исполосовала их своими когтями, и спросил:

— А за что вы ее?

Ему объяснили, и он одобрительно кивнул.

— Мы зачем тебя призвали… — оказал Гусь. — Требуется, чтоб ты во время всей процедуры сыграл похоронный марш! Под который всех хоронят. Чтоб все чин-чинарем. Чтоб торжественно проходило…

— Слабо знаю… Мы его не изучали… Я самоучкой чуть-чуть осилил… Надо вспомнить…

— Садись вспоминай. Время есть. Не сейчас еще начинается. Это с виду кажется просто, а свяжись — хлопот не оберешься. Присаживайся около ведра, все меньше будет слышно ее вой, всю душу надорвала.

Музыкант согласился, и вскоре пронзительные звуки его трубы заглушили голос Психеи.

— Молодец! — сказал Гусь. — Я эту процедуру так планирую: берем Психею, отходим подальше, во-он до того поворота… Оттуда под звук похоронного марша…

Однако задуманной Гусем церемонии не суждено было состояться.

Ее сорвали двое полоумных — Глеб и Братец Кролик.

Почти все уже было готово: Мишаня и Колюныка наконец кое-как спутали Психее лапы шнурками, вынутыми из Гусевых ботинок; Музыкант уже выдувал из своего инструмента мотив, почти похожий на похоронный марш, как вдруг словно из-под земли с криком:

— Что делаете? — выскочили откуда-то Глеб и Братец Кролик.

Такими злыми и опасными их никогда не видывали!

Никто и опомниться не успел, а уж красный, яростный Глеб пихнул застигнутого врасплох Мишаню в грудь так, что тот сел на песок, и перерезал чем-то шнурки на лапах Психеи. Она, не долго думая, стрельнула вдоль берега — только ее и видели!

Братец Кролик, рассвирепевший так, что самому лютому тигру впору, метнулся туда, сюда, не зная, на кого наброситься.

Первым опомнился Гусь и взревел:

— Шнурки мои, собака! — Но было уже поздно: сложить и связать оставшиеся обрывки не удалось.

Да еще взбунтовался Лаптяня! Он загородил Глеба и грозно сказал:

— Его не трожь! Кто тронет, покушает моего бумеранга! Понятно?

— А твое какое дело? — заорал Мишаня.

— А такое, — повернулся к нему Лаптяня, — что, когда меня свинья загрызала, ты где был? На заборе сидел-посиживал? Один Глеб…

— Свинью на тебя Братец Кролик напустил! — подначил Огурец. — С него и получай…

— Я знаю, с кого!

— Ты не лезь, а то сам получишь! — пригрозил Гусь.

— Испуга-ал… аж без памяти сделался! — с презрением сказал Лаптяня, держа наготове свой бумеранг. — Я в колодцы летел, не боялся, а вас и подавно… тьфу!..

И без защитника к Глебу и Братцу Кролику боязно было подступиться, до того они освирепели и взъерошились: так глазами и сверкают, и трясутся от злости, и кулаками машут, а ногами топочут — того гляди, бросятся на кого!..

Музыкант на всякий случай спрятал свою трубу в веники, а Колюнька и вовсе куда-то исчез, не забыв прихватить ведро.

Поэтому все кончилось переговорами.

— Чего вмешиваетесь? — спросил Гусь. — Не ваша кошка!

— У нее котята! — тоненько закричал Братец Кролик. — Четыре штуки! Хорошо, Маринка нам сказала: понесли в ведре! Насилу успели…

— Она Мишаниных птиц стрескала! — объяснил Гусь.

— Ну и что! — оказал Глеб. — Она вам — человек, что ли? Это человек должен быть сознательный, а она не понимает!..

— А птиц есть понимает? — закричал Мишаня. — Значит, она всех ешь, а ее и тронуть не моги?

— А ты рыбу ешь? — спросил Глеб.

— То рыба… — ответил за Мишаяю Гусь. — Рыба затем и водится: для еды. У рыб и крови не бывает.

— А утку ты вчера ел, какую отец с охоты принес? — спросил его Братец Кролик.

Гусь подумал и ответил:

— Утка — птица охотничья…

— А для кошек все птицы охотничьи!.. Главное, котята у нее, только-только народились…

— А чем мельнички виноваты? — настаивал Мишаня.

— А котята чем?..

— Подумаешь, персоны — котята твои!..

— Ну и твои птенчата — не жар-птицы какие важные!..

Так ни до чего и не договорились.

Глеб и Братец Кролик ушли, а с ними — Лаптяня.

— Вы изменники!.. — крикнул им Мишаня на прощание.

— А ты кошкодер, завалился на забор!.. — отрезал острый на язык Братец Кролик.

Музыкант тяжело вздохнул:

— Негде репетировать!.. Дома соседи злющие, а сестра еще злей: совсем через свой институт очумела, ходит злая да косматая, как росомаха!.. Тут — вы… Никуда не скроешься, хоть в лес убеги!..