Лев Кузьмин: Теплый Благовест

И я этой грусти понять тогда по младости своей совсем не умел, не мог. А теперь вот, издалека, думаю: печалилась бабушка оттого, что стояли мы в тот светлый августовский день под прекрасною, под спелою яблоней все-таки одни-одинешеньки, и разделить нам наше ласковое настроение было не с кем.

А еще бабушка, наверное, уже чувствовала, наверное, уже знала, что близится время, когда и эта вот наша деревенская яблоня, и этот наш пруд за избой, да и сама изба исчезнут навсегда. Исчезнут безвозвратно.

Я уже давно знаю, что для бабушки моей покупной календарь почти не надобен. Она сама хорошо помнит все главные для нее дни, и называет да объясняет их по-своему, по-деревенски:

— Воздвиженье! Наступил день — Честного Креста Воздвижение! Там, где церквы еще уцелели, там батюшко-священник при всех молебщиках этот крест высоко в руках воздвигает, вносит на самую середину храма… Я такое когда-то своими глазами видывала, и все было шибко баско! Ну, а у простых да у добрых мужиков теперь по-дви-нул-ся, — бабушка особо подпирает голосом слово «подвинулся», — уехал с поля последний сноп… Весь хлебушко убран под крыши на зимний запас. Нам же на тот запас пора капусту рубить!

Бело-зеленые, крепкие кочаны капусты теперь под крышей и у нас. Они, свежо пахнущие, лежат грудою в холодных сенях прямо на полу. Лежат себе, важно пузатятся, будто своим собственным катом сюда прикатились, а на самом-то деле с каждым из них пришлось немало повозиться мне и бабушке. Пришлось — потому что и кочаны выросли, туго, завились на грядках не малыми. Когда я на всю груду в сенях вкатил кочан последний, то даже вздохнул: «Вот и у нас воздвижение! Целое воздвижение капустной горы!» А бабушка сказала спокойно, что с «горой» управиться ей поможет сестричка Анна, она пожалует к нам вот-вот.

Анна живет не близко, в залесном Шубейникове. Но навещать нас любит. Я, подросток, сам люблю, когда Анна приходит к нам. Тесная изба наша тогда мигом становится такой, будто это и не всего лишь парочка сестриц повстречалась, а понаехало гостей сразу с десяток. Такие у нас тут, немедля, под бряк чайных чашек да под веселый пых самовара шутки, разговоры, смех.

Но сегодня Анны все нет. Высматривать мне ее в плакучее от утренней стыни окошко невтерпеж и я говорю бабушке:

— Побегу, у березы встречу…

И вот я за деревней, у старой, тихо роняющей желтую листву, березы. От нее у нас начинается поле, за полем ельники. Убегает здесь вдаль и дорога. Но сейчас на дороге ни души, только светятся длинные лывы в колеях, в поле тоже пусто.

И от того, что не видать нашей гостьи, от этой осенней безлюдности вокруг, оттого, что в березе надо мною вздыхает сиротливо ветер, мне вдруг делается одиноко и самому.

А тут еще в синем, но и в таком же пустынном, в холодном небе слышится далекое, печальное: «Курлы-ы… Курлы-ы…»

Я смотрю, — надо мною клин журавлей. В бездонной высоте — они маленькие. Они с каждой минутой становятся все меньше, и вот уходят за горизонт совсем. «Прощайте…» — шепчу я им вослед. «Прощай и, лето!» — думаю я грустно и еще долго-долго сижу одинокий под старою березой.

Нехотя, нога за ногу плетусь и в деревню, уныло подхожу к избе. А там — вот те раз! — смех бабушки, бойкий говорок Анны, им тоненько, задорно вторит кто-то незнакомый.

Я в избу — пулей, а там уж и чай отпили. Там обе сестрицы, как всегда, не рассиживая зря, принялись за работу. Капустные кочаны теперь — в избе. Бабушка и Анна режут их на пласты, рубят в корыте острыми тяпками, посыпают солью, трамбуют в кадки, меж собой перекликаются так, будто друг от дружки за целую версту стоят.

А на лавке около них сидит, болтает ногами в красных сапожатах рыжим-рыжая девчонка! Сама она рыжая, глаза зеленущие, в руке — кочерыжка. Бело-сахарная! Она и нахрупывает кочерыжку, как сахарок; и всем своим видом таким похожа на рыжую, веселую белку со сладкою поживою в лапках.

Я стою, рот разинул, бабушка улыбается:

— Проглядел гостей-то! Они прошли прямушкой, лесом.

Анна не только улыбается, Анна смеется:

— Торопились! Потому и — прямушкой. Видишь какую невесту тебе привела! Знакомься. Моя срóдненька… Настя!

И Анна, все смеясь, показывает на эту девчонку, а девчонка засмеялась и сама. От смеха запокачивалась вперед-назад, вперед-назад, стукнулась затылком об стенку, залилась еще пуще: