Василий Ледков - Метели ложаться у ног

Делюк пропустил Ябтане вперед.

В чуме стало так тихо, что было слышно, как билась муха между шестами возле макодана. Сидевшая на постели бабушка Тадане подслеповатыми глазами оценивающе вглядывалась в юное румяное лицо девушки. Из рук Санэ выпала кора березы, которой она собиралась запалить костер. Склонив голову набок, она тоже смотрела на Ябтане, мерила её с ног до головы глазами. «Мила и красива! — думала она, радуясь за сына, и тут же спросила себя: — Но что сидит в этой красивой голове?!» Братья-близнецы спали, и под большим заячьим одеялом их не было видно.

— Ябтане. Это Ябтане. Новая хозяйка чума. Примите её как свою дочь, — нарушил затянувшееся молчание Делюк. — И берегите её.

Санэ встала быстро, обняла и поцеловала Ябтале в лоб, в обе щеки и снова обняла её.

— Здравствуй, Ябтане! — сказала она, глядя невестке в глаза. — Очаг в нашем чуме, вижу, надежно будет гореть.

Встала и Тадане. Она тоже поцеловала жену внука в лоб и щеки.

— Пусть никогда не гаснет огонь в нашем роду! В роду Делюка Паханзеды, — сказала она громко. — Будьте счастливы, дети мои! — Она взглянула на внука. — Только вот… — голос её упал чуть ли не до шепота, — со вчерашнего дня мы одни остались возле костра: оленей будто большая морская волна слизнула. Стоявшее возле чума стадо быстрее мысли унеслось за спину гор Надера. Малые твои братья говорят, две рыжие собаки угнали оленей. Людей они не видели.

Делюк молча застыл на латах пелейко, куда законной хозяйкой чума он было собрался посадить Ябтане. Ошеломленный словами бабушки, теперь не мог он шевельнуть ни рукой, ни ногой. «Вот что тревожило меня со вчерашнего дня!» — понял Делюк. Но застывшее на какое-то мгновение его лицо ожило улыбкой, и он сказал:

— Ничего. Ничего страшного. Это ещё не беда. Я-то думал — хуже. Голова у меня на плечах. Упряжка тоже есть.

Ябтане сразу поняла ход мыслей мужа, потому что она до сих пор была под впечатлением вчерашнего утра, когда Делюк и Сэхэро Егор пригнали к чуму её отца стадо оленей. Чьих-то чужих оленей! Говорили, вроде бы Ячи. Это было несколько странно, но вполне понятно и оправданно: ведь и их оленей в свое время без малой на то причины угнал какой-то Ячи, а потом оскорбил и даже унизил её отца, когда он пришел к нему в стойбище за своими оленями. И потому она теперь не могла подумать иначе, ибо Ябтане не знала и не могла представить другим Делюка. Она уже смирилась и вжилась в сложившийся в её сознании образ, а потому сказанное Делюком приняла как должное. Санэ и Тадане, тоже привыкшие к причудам Делюка и, в сущности, ещё вовсе не знавшие дел и похождений его, пропустили его слова мимо ушей, будто они ничего не значили. Мать и бабушка думали, что разговор о том, как быть и что делать, ещё возникнет сам по себе в спокойной обстановке, и они все вместе будут решать. Делюк тоже не стал разматывать нить своих мыслей вслух, да и не было надобности, ибо решение было уже принято им. Он взял Ябтане за руку, встал вместе с ней на латах пелейко напротив разгорающегося пламени костра и сказал:

— Здесь, Ябтане, ты и будешь хозяйкой чума. Новые шкуры для постелей найдутся в вандеях. Мать и бабушка помогут тебе занести. Всё тут сделаешь на свой вкус и глаз. На этой половине чума мы и будем жить.

Отпуская длинный веер ресниц, Ябтане кивнула едва заметно, присела на одно колено и вместе с Санэ стала подкармливать огонь сухим хворостом.

Огонь трещал и гудел, яркие языки пламени играли бликами на лицах степенной, задумчивой Санэ и юной хозяйки чума. Внешне они были чем-то очень похожи, стороннему глазу могло показаться, что это мать и дочь.

Когда были повешены на крюки котел и чайник, Санэ поставила на латы стол, посмотрела внимательно на задумавшегося о чём-то сына, потом перевела взгляд на сидевшую возле огня Ябтане, улыбнулась ласково.

— Мне, старушке, вроде бы не к лицу кормить и потчевать. Ты уж, Ябтане, сама хозяйничай, — сказала она певуче и выразительным жестом руки подала знак, чтобы та перешла в переднюю часть чума и заняла её место.

Ябтане перешла на жилую половину чума и, подобрав аккуратно подол летней паницы, ловко протиснулась между костром и столом на обычное место хозяйки жилища.

Санэ показала, кому какие чашки подать, и, перейдя на другой конец стола, села напротив Ябтане на лукошко, в котором обычно находится обеденная посуда. Делюк всё молчал, он был спокоен, будто его ничто не тревожило, не волновало, и это коробило душу старой Тадане, ждавшей, когда же наконец пойдет речь об оленях, как быть дальше, что делать. И тогда Тадане решила пойти на хитрость, чтобы направить разговор в нужное русло.