Василий Ледков - Метели ложаться у ног

Делюк думал, мысли его текли, то ускоряя, то замедляя бег. «Люди… Все они живут на земле, под одним небом, но почему так устроена жизнь, что люди такие все разные? Почему у одних сотни, тысячи оленей, всё у них есть, всё они могут, а у других… ветер лишь, сон в упряжке! Бестелесный сон! Он приходит и уходит без следа. Но не все, конечно, безропотны. Вот тот же Сэхэро Егор. Но он один. Бедняга! Куда бы ты ушел от трех точеных копий, которые, быть может, вонзились бы уже в твое сердце? Куда? Быть бы тебе уже или частью сырой земли, или… в лучшем случае был бы ты сейчас, как собачка на привязи, на стойбище Туси… И всё же я хочу тебя понять. Понять твои мысли и дела. Земля ли тесна? Или… мало у тебя оленей? Под покровом осенних ночей, в туманы и в пургу тысячи их угнал ты. Где они? Где эти олени?»

Думы Делюка текли и текли. Текла и ночь. Только ещё встающий на твердые ноги и живущий в отрыве от людей Делюк многого в жизни не знал и не понимал. Но как только перед его мысленным взором вновь и вновь возникали самодовольные, надменные, сытые сядэи назары, туси, ячи, хитрые и льстивые няруи, кривые, горбатые, подавленные нуждой пастухи с полными горя глазами, красноватыми от усталости и недосыпания, душа его закипала, и снова роились в голове тысячи «почему?»

Делюк всё думал. А потом густая предутренняя темень неслышно сомкнулась над его головой, и он погрузился в сон, точно провалился в темную, беспросветную бездну…

Делюк проснулся от громкого лая собак. Не открывая глаз, он сначала слушал лежа, старался понять голоса своих четвероногих друзей и помощников. Псы явно что-то видели: они лаяли дружно и отрывисто. Донесся до слуха треск суставов оленьих ног, а вскоре он услышал звон железных колец на постромках. Собаки залаяли заливисто и угрожающе, но тут же смолкли. Стало так тихо, что Делюк словно повис в безмолвной темной пустоте. Открывая медленно глаза, он оторвал от подушки голову и сел. Отяжеленный сном мозг отозвался резкой ноющей болью, а в расплывчатом свете перед глазами, как на поверхности жидкой, маложирной ухи, плавали маленькие бледно-синие и розоватые звездочки.

Делюк взглянул на макодан и по солнечным лучам, упиравшимся косо в верхнюю четверть нюка, понял, что долго спал: солнце давно прошло полдень.

— В чуме он. Спит, — донесся с улицы голос матери.

Делюк только сейчас понял, что в чуме он один, а потому надел быстро малицу, натянул на ноги пимы и собрался уже выйти на улицу, но распахнулся полог, и в чум ввалился человек в суконном совике.

— Ани-н-дорова! [50] Ани-н-дорова! — Снова здорово! Здравствуй! — сказал он, часто мигая, чтобы глаза скорее привыкли к сумеречности чума. — Есть ли в чуме кто живой?

Делюк узнал в нем Сэхэро Егора.

— Дорова! — сказал он. — Какие ветры в тундре ходят?

— Разные, — отозвался Сэхэро Егор, пожимая руку Делюку. — И тебя они не обходят стороной.

— Хорошо, если ветры мимо моего чума не ходят, — улыбнулся Делюк, показывая кивком на пелейко. — Садись да рассказывай, о чем земля говорит.

— Земля, она на то и земля, чтобы слухами полниться. Всякое она говорит, — садясь на коврик из ивовых прутьев, сказал Сэхэро Егор, помолчал, подумал о чем-то и добавил: — Но не всё, о чем говорит земля, на ум приходит сразу. Не всё идет на ум…

— Всё, может, и не надо помнить, но о чём у земли душа болит… — тронув высокий лоб ладонью левой руки, Делюк блуждающим взглядом окинул чум, — и на своем теле надо чуять.

— О! Это смотря кем быть. Каждый болями своей души прежде всего живет, — Сэхэро Егор в упор взглянул в лицо Делюка.

— А земля и люди разве не одними болями живут?

— Люди-то, сам знаешь, вовсе не одинаково живут, но каждый хочет жить. И не как-нибудь жить!

— Верно. Верно твой ум ходит. Сам я много думаю об этом. И в эту ночь, смотри, только под самое утро уснул. Думы, разные думы в голову лезут. Всё хочу понять и не могу. Ты, Сэхэро Егор, вот больше меня жил на свете, больше видел, возьми и скажи: почему вот те же сядэи назары, туси, ячи — всё могут, всё у них есть, они даже человека могут и унизить, и растоптать, и даже убить! А те, кого они топчут? Разве они — не люди?

— Люди! — решительно сказал Сэхэро Егор и тут же добавил упавшим голосом. — Да вот…

— Что — «да вот»?!

Делюк ещё никогда в жизни так не распалялся, но после ночных дум, перевернувших всю его душу, он упорно искал ответ на все свои вопросы относительно надменных хозяев тундры и их безвольных и безропотных работников, похожих на живых кукол, и потому в груди у него сейчас закипело с новой силой. Он дышал тяжело и, казалось, вот-вот накинется на собеседника.