Марина Москвина - Моя собака любит джаз

Рубен выдвинул меня. Если б он меня не выдвинул, то бы и я его не выдвинул. Так что он меня выдвинул.

— Я выдвигаю Андрюху Антонова, — сказал Рубен, — за то, что он редко дерётся, средне учится и не обижает маленьких детей.

Я покраснел и стал улыбаться.

— Кто «за»? — весело спросил Сергей Анатольевич.

Косолруков говорит:

— Я против. Я Андрюху давно знаю, мы с ним ходили в один детский сад. У него есть отдельные недостатки.

— Нет у него недостатков, — угрожающе сказал Рубен.

— У Андрюхи недостатков хоть пруд пруди, — не дрогнул Косолруков.

Трудно Косолрукову не вести себя самодовольно. Он везде первый — и в учёбе, и в труде. Он даже вёл записи, кто первый ученик класса, кто второй… И себя везде ставил первым.

— Объяснись, — попросил Косолрукова Сергей Анатольевич.

Стояла ранняя весна. Сергей Анатольевич, начиная с апреля, ходил в сандалиях на босу ногу. На выдвижение в пионеры явился он в новых брюках — прямо из ателье. Брюки Сергея Анатольевича оглушительно шуршали, стояли колом, кругом оттопыривались ложные карманы! А на спинке учительского стула висела тряпичная сумка в цветок, откуда выглядывали старые брюки Сергея Анатольевича — голубые, сто раз залатанные и зашитые его мамой.

— Дело прошлое, — сказал Косолруков. — Когда нас с Антоновым сдали в младшую группу, он сразу оторвался от масс.

— Как это ему удалось? — удивился Сергей Анатольевич.

— А он удрал! — говорит Косолруков. — Главное, несётся по улице. За ним нянечки, воспитательница, мама Андрюхина, Андрюхин папа! А он бежит и отстреливается!..

— Не понял, — сказал Сергей Анатольевич.

— У него был ИГРУШЕЧНЫЙ пулемёт! — вскричал Рубен, чувствуя, что Сергей Анатольевич подумал, будто я уложил на месте штук десять нянечек, воспитательницу, родную мать с отцом и единственную на три детских сада медсестру.

— Факт остаётся фактом, — сказал Косолруков. — Антонов всё детство не расставался с пулемётом. И мне записку прислал с ошибками в каждом слове: «Гитлер! Надо нам побольше солдат! Целую, Геринг!»

— Ну, брат, — сказал Сергей Анатольевич, — за давностью лет это дело Антонову простится.

Я посмотрел на него, а он на меня. У него было такое настроение хорошее. Жёлтый куртончик — коротенький, как у матадора, заплатка на локте — и очень ровно подстриженная чёлка.

Помню, я в первом классе залез на гору в овраге, а слезть не мог. Тогда он залез туда тоже и сказал: «Пошли, не бойся! Ведь у нас с тобой ЧЕТЫРЕ НОГИ!»

— Но это не всё, — говорит Косолруков. — Антонов яйца красит и празднует пасху. А октябрятам нельзя справлять пасху, так как это не ленинский праздник.

— И правда, — вдруг согласился Сергей Анатольевич. — Пускай Антонов пообещает, что он больше не будет красить яйца.

Первое, что я хотел, — это пообещать. Что может быть проще пообещать не красить яйца! Но тут я вспомнил, как мы с папой красим их в кастрюльке с кипятком в луковой кожуре. Мы их опускаем туда белыми, похожими на зиму и снег. А вытаскиваем — рыжие. «Рыжие яйца, — говорит папа, — олицетворяют жизнь и весну!»

— А я видел во сне Бога, — сказал Рубен, пока я раздумывал, обещать бросить красить яйца или нет.

Тут все к Рубену стали приставать, где он его видел — дома или на улице?

— На улице, — отвечал Рубен. — Мне все сны снятся на улице.

— А какой он? — спросил Сергей Анатольевич.

— Настоящий армянин, — ответил Рубен.

Вопрос о яйцах оставался открытым.

— Да ну их, эти яйца! — сказал Сергей Анатольевич. Он понял, КАК я хочу вступить в пионеры. И как не хочу отрекаться от яиц.

— Тем более, — вскричал Рубен, — что Андрюха, когда помойку выносит, всегда скорлупу складывает в отдельное ведро! Ведь это кальций, полезный свиньям! Видите, он какой — думает и заботится о свиньях, которых даже никогда не видел и, может быть, даже не увидит!

— Зато он на бабушку с балкона… — крикнул Косолруко, — СБРОСИЛ МЫЛЬНИЦУ С МЫЛОМ!!!

— Андрюха не нарочно! — вскричал Рубен. — Он пускал мыльные пузыри! Мыльница сама свалилась на бабушку, не причинив ей никакого вреда!..

— Нет причинив! Мыльная пена, наверное, попала старушке в глаз, и ей его ЗАЩИПАЛО!!! — кричал Косолруков, а из ушей у него вылетали кукушки.

Гвалт стоял невообразимый. Рубен превозносил меня до небес. Косолруков же изо всех сил напирал на мои недостатки. Он сказал, что я жмот, что я непунктуальный — везде опаздываю и никого не уважаю, а мой папа, оказывается, заявил папе Косолрукова, что я — это надругательство над его мечтой о ребёнке.