Сергей Артамонов - Бунт на корабле или повесть о давнем лете

Когда третий-ближний пришёл из похода — а они с собой брали горн на тот случай, если кто-либо заблудится, но не заблудился никто, а горн — они так затрубили в него на подходе, что их встречать высыпал весь лагерь!

Дело было перед ужином, когда они явились, все черномазые от сажи ночного костра, которую никому из них не хотелось смывать, а хотелось сперва погордиться ею. Вот и шли они прямо как сенегальцы: впереди двое с котлом на палке, потом кто-то с самодельным флажком, затем ещё один с горном и этот беспрестанно трубил. Все они посрезали себе палочки, понаделали шапок из берёсты.

— Одно одеяло прожгли, кашу недосолили!

— Спартак на свой спиннинг поймал, подсек, выудил… щуку. И ещё рыб — дополна! — так, на ходу, кому попало рассказывали «ближние».

— Ну почти что, почти что — только самой липочки не хватило! — метр!

— Во-о-от такую щу-у-уку!

— Что, не веришь? Спроси у кого хочешь, все видели.

— Леска лопнула! Надо было толстую, а у него тонкая…

Они шли строем. Весь лагерь выбежал к ним за забор. Окружили, на ходу, наперебой, мешая друг дружке, спрашиваем, спрашиваем, спрашиваем…

А они нам рассказывают. Тоже все вместе, взахлёб, путаясь, тут же поправляя один другого, тут же споря, и хохоча, и перекрикиваясь…

Гадюку они видели… Ужа! И ежа! И лисёнка!

Лисёнка поймали!

Они для него и клетку из прутьев сплели…

Все тут же кидались к лисёнку, но лисёнка всем не показывали: чтоб не пугать его зря, клетку накрыли чем-то, — вот какие они…

Я было сунулся тогда же к Спартаку, прямо так и готов был сказать: мол, возьмите меня к себе в отряд, я баловаться не буду… Но подумать — одно, а как это сказать, если оно само не выговаривается? Да и устал, наверно, Спартак, он меня не заметил. А я ещё повертелся около и в сторонку…

Когда вымылись они, сложили вещи, когда ужинать сели, в тот раз позже обычного, и произнесла мама Карла свою смешную речь о том, что:

— Ну и слава богу, всё кончилось, и хорошо, что обошлось на этот раз без жертв и увечий…

Ну тут все захохотали так, что ей пришлось долго молчать, а потом…

— Это я не в шутку, ребята, я не спала эту ночь, и чего только мне не мерещилось…

И снова кругом засмеялись и принялись шутить.

— Утопленники, да? — крикнул кто-то Полине, и бедная мама Карла печально кивнула в ответ:

— Да, я ожидала самого худшего…

— Никогда не надо ожидать самого худшего! — весело крикнули ей.

— Да, наверно… — покорно согласилась Полина и с этим.

— Всегда надо ожидать самого лучшего! — крикнули ей совсем уже дурашливо.

— Хватит! — скомандовал Спартак.

— Довольно, ребята, а то, я вижу, вы меры не знаете. Надо переменить пластинку…

И пластинку переменили.

Гремел в столовой запоздалый ужин, и так славно было в тот вечер: никто не требовал тишины, все разговаривали, рассказывали, хохотали. Наш стол совсем рядышком со столами третьего-ближнего, и стулья мы поставили так, чтобы сидеть и видеть их и слушать, о чём они говорят. А они пили чай и чокались своими закоптелыми кружками, тянулись с ними к Спартаку.

А Спартак… он вдруг подошёл и наклонился ко мне и спросил шёпотом:

— Что у вас тут было?

— Да ничего особенного, — отвечал я тоже шёпотом, — галстук тут с одного типа снимали на вечерней линейке, вчера.

— А с кого именно? Ты не знаешь?

— Знаю… Ходит тут один, вот с него.

— Так… А за что?

— Да ни за что, в общем-то… Наговорили на него, вот и всё.

— А ты?

— А я молчал.

— Напрасно, — сказал Спартак серьёзно и велел мне завтра подойти к нему.

— Когда вы деревенских тренировать будете? — спросил я, и он даже удивился, потом усмехнулся. Но спрашивать ничего не стал. А жаль — мне очень хотелось, чтобы он спросил: откуда я знаю и многие ли, кроме меня, знают?

Я бы ему ответил:

«Нет, Спартак, больше никто. И я-то, уж точно, не про-треплюсь никому! Потому что я не такой, Спартак».

Однако, к сожалению, не понадобилось мне говорить всё это, он у меня ничего не спросил.

Назавтра я к нему подошёл, как мне было сказано. Подошёл, ожидая подробных расспросов и сам готовый долго и обстоятельно рассказывать, а всё опять-таки получилось иначе. Спартак поглядел на меня в упор, так, что я смутился, и снова очень серьёзно, просто и коротко спросил:

— В мой отряд хочешь? Я скажу, и переведут тебя… Я разговаривал с Полиной, она против не будет.

— Пускай сначала они с Герой галстук на меня наденут… При всех! — сказал я то самое, о чём минуту назад как будто и не думал вовсе. Но сказал и тут же сообразил, что это правильно, это главное.