Сергей Артамонов - Бунт на корабле или повесть о давнем лете

И я обрадовался, когда вот это придумал. Мне стало повеселей и полегче, но спать всё-таки не хотелось, и я снова пропел свою песню от начала и до конца, медленно, с чувством и почти беззвучно.

Под утро устал. От сдерживаемых слёз заболело горло и трещала голова. Я вдруг уснул. Проснулся тоже вдруг и совсем осипший. Я снова проспал подъём и сначала страшно перепугался: опоздал!

Перепугался, но мигом всё вспомнил и тогда подумал: «Я наказанный. Мне ведь — бойкот… Ну и ладно!» Всё-таки с утра было уже повеселей, чем ночью. С чего начинать?

И… не пошёл я в то утро на зарядку. И на линейку не ходил. И в столовой был не с отрядом, а позже всех, когда они уже поели.

В тот день я стал самым знаменитым человеком в лагере, и даже Валя и Галя, чего никогда прежде не было, попались мне около оврага навстречу и окликнули меня, хотя сюда, в заросли, никто из девочек не осмеливался заглядывать. Оврага и зарослей у нас почему-то боялись. А они позвали меня и стали со мной разговаривать.

— Мы, девчонки, — сказала Галя, — вчера после отбоя до часу ночи про тебя спорили, плакал ты или нет на линейке…

— Не плакал, — ответил я, радуясь, что они до часу ночи про меня говорили, да ещё всем отрядом!

— И мы знаем, что тебе молчанку объявили, — сообщила Валя. — Ваши ребята к нам приходили и со всех нас слово взяли, что и мы с тобой говорить не будем.

— А вы отказались? — обрадовался я.

— Нет, что ты! — вскричали они в один голос. — Это мы тут, пока никто не видит. Мы же нарочно сюда пришли!

— Ну и уматывайте тогда отсюда! Они притихли, но уйти не ушли.

И у меня вдруг потеплело на сердце, и я подумал кое. о чём секретном и тайном, но побоялся поверить в это: мне показалось, что они вовсе не зря дожидались и встретили меня здесь. Я-то ведь и сам про Галю и Валю думаю, когда засыпаю.

Валя стояла передо мной растерянная, опустив руки и понурив голову. Галя, сзади, плечом подталкивала подругу, будто уговаривала её быть посмелее.

— Вы чего это, а? — спросил я. И Галя за Валю сказала:

— Это она вчера с тебя галстук снимала. Ты заметил?

— Что же это, я слепой, что ли? Или дурак?

— А что я шептала, слышал? — спросила Валя быстро.

— Нет… Ничего ты вроде бы не шептала…

— Она шептала, шептала! Это ты от волнения не услыхал, — затараторила Галя. — Знаешь, что она говорила? Это мы вдвоём придумали. Мы же знали, что или её, или меня на флаг вызовут. Это вчера перепутали, когда сказали насчёт хорошего дежурства. Мы и не дежурили совсем, а просто у нас был день рождения. У нас в один день! Понимаешь? А девочки сказали про это маме Карле…

Мы и подружились-то поэтому ещё с первого класса, что в один день, — добавила Валя, — а про тебя мы договорились! Жалко же, когда все на одного! И мы решили: кто будет снимать, пусть шепчет: «Я галстук не снимаю, а наоборот — надеваю». Хорошо мы придумали?

— Хорошо, — сказал я, — только я ничего не понимаю…

— А что понимать-то? Раз мы так говорили, значит, и не снимали с тебя галстук. Понял?

— А где же он тогда, если не снимали?

— Ну ты пойми! Это как бы не снимали! Все думают — сняли, а мы втроём знаем, что нет. Чем плохо?

— Хорошо, — согласился я уже почти весело, — только вы лучше уматывайте отсюда, а то вам от ребят будет!

— Хы! Он думает, что все ребята против него. Очень даже ошибаешься, — сказала Галя, гордая тем, что все знает.

А Валя была человеком попроще, да и после этого разговора жить ей стало, кажется, заметно полегче, и она простодушно объяснила мне:

— Все наши девочки тебя очень уважают и жалеют.

— И ещё они хотели узнать: ты пойдёшь прощенье просить или нет?

— Я? Я купаться пошёл… Так и скажите, — отрезал им я вдруг, и даже для себя самого неожиданно. Секунду назад и в уме не было у меня никакой речки, но теперь раз сказал — надо идти. Только на речку — в одиночку — строжайше нельзя!

— Ой, и попадёт же тебе, Антошка! — восхищённо запела Галя. — Там уже на обед строились. Это мы руки мыть!

— Нас в туалет отпустили, — подтвердила простодушная Валя. — А тебе и не спать в мёртвый час можно?

— Мне всё можно, я — сам по себе! — отвечал я им доблестно. Весело я им отвечал и с лёгким сердцем, красуясь перед девчонками, хвастая своей отчаянностью и беспечностью. — Бегите, а то ваш суп там остынет или наш Гера его съест. Пока!

И я ушёл от них — раз! Как колобок от дедки и бабки, прыгнул прямо в кусты, вниз, в овраг. И с ходу провалился в травяную и лиственную, в глубокую, в прохладную, в душистую яму, пружинисто подхватившую меня гибкими ветвями кустов… Зелёная пена листвы сомкнулась за мной в тот же миг, и будто вовсе не было меня никогда на той дорожке, на краю оврага, перед двумя растерявшимися девчонками в одинаковых сарафанчиках и тапочках, с одинаковыми бусами из мелких сушёных рябиновых ягод вперемешку с раковинами из Чужи.