Николай Глебов - Карабарчик. Детство Викеши. Две повести

Викеша, переминаясь с ноги на ногу, заговорил тихо:

— О драке бойскаутов с горянскими ребятами я ничего не знал. Я шёл с Худяковым вместе из школы и видел, как на него налетел один бойскаут и ударил сумкой. Худяков дал ему сдачи, и между ними началась свалка. Тут подбежали другие ребята. — «Сёмку надо выручать», — подумал Викеша, и голос его окреп. Он посмотрел смело в глаза попечителю и продолжал: — Худяков здесь ни при чём. Его первого ударили. А драк я не люблю и не стал ввязываться. — Викеша умолк. Сидевшая у окна учительница одобрительно посмотрела на мальчика.

— Вести дружбу с Худяковым я не советую. Да-с. Вы можете попасть под дурное влияние. Не забывайте, что вы сын состоятельных родителей, да-с. О вашем неблаговидном поступке мы вынесем решение. Идите. — Попечитель уткнулся в классный журнал.

На следующий день объявили решение педсовета:

«Ученик пятого отделения Худяков Семён заслуживает исключения из школы. Но учитывая его отличные успехи, считать возможным допустить Худякова до сдачи экзаменов.

Викентий Булыгин за то, что не оказал помощь бойскаутам во время их стычки с уличными ребятами, исключается на три месяца из отряда и лишается звания барабанщика».

Сёмка повеселсл.

— Пускай исключают. Только бы экзамены сдать!

Радовался за друга и Викеша:

— Получишь удостоверение — поступай в любое училище! А что меня отчислили из отряда, так это даже к лучшему. Не глянутся мне эти бойскауты, ну их. — Викеша махнул рукой.

За две недели до испытаний ребята крепко занялись повторением пройденного. Булыгин даже забросил на время свои книжки и вместе с Сёмкой целыми днями читал учебники. Экзамены Худяков сдал на отлично. Не отстал от него и Викеша.

В июне друзья расстались. Прощание было грустным. Вернувшись в Раздольное из Долгой, где жили его родители, Семён зашёл к Булыгиным. Викеша был дома.

— Проводи меня до окраины, Викеша. Поговорим.

Ребята прошли мост через речку и поднялись на косогор.

С него хорошо была видна вся торговая слобода. Внизу, в центре котловины, виднелись богатые дома хлеботорговцев, купеческие магазины, церкви и питейные заведения. Дальше, точно прижимаясь к бору, лепились избы ямщиков, пимокатов и горшечников. Вот и школа. Ребята долго не спускали с неё глаз. Пускай были огорчения, неудачи, но это была их, родная школа, и она никогда не забудется.

— А всё-таки мне жаль расставаться со школой, — вздохнул Викеша.

— И мне, — признался Сёмка, снимая котомку с плеч. — Посидим немного.

Ребята опустились на землю. Разговор не клеился.

— Ты говорил с отцом насчёт реального? — наконец спросил Сёмка.

Викеша кивнул головой.

— Ну, и что? — Худяков от нетерпения приподнялся на ногах.

— Не отпускает, — обхватив руками колени, Викеша задумчиво посмотрел на Раздольное. — Говорит, дома работы хватит.

— Жила твой отец, вот что, — выругался Сёмка.

— Что я могу сделать? Не отпускает и всё.

— А если убежать?

— Куда?

— В Челябинск.

— Кому я там нужен, — с горечью сказал Викеша.

— Мы с дядей помогать тебе будем.

— Да ты сам не знаешь, как жить придётся, — заметил Викеша. — Может, дядя колотушками тебя кормить будет.

— Кто? Дядя? — Сёмка вскочил на ноги. — Да ты знаешь, какой у меня дядя? Он — настоящий про-ле-та-рий! — Худяков с трудом выговорил это слово и, опустившись рядом с Викешей, зашептал ему на ухо: — Я видел книжку у дяди, когда он приезжал в Долгое. В ней было написано: «Про-ле-та-рии всех стран, соединяйтесь!»

— А что это за слово?

— Не знаю, — сокрушенно признался Сёмка. — Наверно, насчёт рабочих, — предположил он. — Ты, Викешка, если вздумаешь в Челябинск, ищи нас с дядей на заводе. Спросишь слесаря Худякова. Каждый покажет. Понял?

— Куда я поеду? Буду здесь жить, в Раздольном.

— Ну, я пойду, — подняв котомку с земли, Худяков подбросил её на спину. — Не вешай носа!

— Неохота мне, Сёма, расставаться с тобой, — голос Викеши дрогнул.

— Ну, ничего, встретимся ещё, — совсем по-взрослому ответил Худяков и, пожав руку Викеше, не оглядываясь, зашагал по дороге в сторону железнодорожной станции. Булыгин остался один. Его душа была в смятении. Уходил лучший друг, уходил, может быть, навсегда. Слёзы подступили к горлу, и, не выдержав, он крикнул:

— Сёма!

Худяков остановился.

— Возьми на память перочинный ножичек, — запыхавшись от быстрого бега, Викеша едва выговаривал слова.

— Спасибо, Викеша, — с чувством произнёс Сёмка и, посмотрев внимательно на друга, спросил: — Ты чего это?