Леонид Фролов - Жемчуг северных рек [Рассказы и повесть]

А работники колхозу сегодня нужны о-ё-ёй как.

Вот денька через два начнём косить на Керети, а завтра надо под Полежаевой силосовать.

Зиновий Васильевич уже прикинул, что поднимет на луга стариков и старух — понемножечку, потихонечку, тип да ляп. Косу отобьют, по два-три замаха сделают да посидят. Ой, на Берёзовке не рассидишься — по всем лугам вода. На кочку встанешь, так и она огрузнет. Там и отдыхать стоя придётся. Но ничего, старики и старухи — народ не капризный, не избалованный, стерпят. А надо берёзовскую осоку убрать — уж больно хороша в силосе.

Лошадей вот мало для силосования осталось, повывели лошадей, всего шесть голов на колхоз. А шести и хватит. Сколько вот ещё ребят соберётся в возчики? Может, тоже шесть. Да ведь ни у кого нет сноровки в уходе за лошадью. В телегу ни одному не запрячь. И к возчикам-то старика в наставники отрядить придётся.

Зиновий Васильевич мысленно прошёлся по Полежаеву, приворачивая в каждый дом. Где старик, где старуха, а где пацан иль девчонка… Прикинул, для бесперебойного дела должно бы народу хватить.

Никола совсем затяжелел у него на руке, отлежал до мурашек, пришлось перевалить на другую.

Дорога хоть и затравенела, а была просторна, ветки не выпирали с обочин. Ехать было удобно.

Силосная яма была за деревней, и Тишка, чуть не ревя от досады, что опоздал к началу, бежал, срезая крюк, который делала полевая дорога, запинистой, комковатой тропкой, пробитой полежаевцами по заплывшей пашне к реке. Не успевал к началу Тишка из-за родимого братца. Родители, уходя на работу, наказали сыновьям наломать для поросёнка капустного листа да, когда утихнет в остывающей печи жар, чугун с листом задвинуть париться за заслонку.

— Мама, мы же сегодня тоже на работу идём, — заупирался Славка. — Мы не можем.

— А мы-то почему всё можем? — прикрикнула на него мать. — И на работу каждый день ходим, и вам еду готовим, и корову доим, и дом держим в порядке, и… — Она долго перечисляла гневливым голосом, что они с отцом делают, и Славка, нетерпеливо суча ногами, уже осознал, что попал впросак.

— Да ладно, ладно же, сделаем, — пытался он остановить распалившуюся мать.

— Если бы нам не бежать столь рано, так или бы заставили вас? — не унималась она. — Лоботрясничайте, садитесь на шею родителям. И так уж изнежены…

Тишка подскочил к матери, подпрыгнул и, зависнув, обхватил её шею руками, чмокнул в одну щёку, потом в другую:

— Ну, мамочка, не сердись, он не подумавши… Мы всё-всё, что сказала, сделаем.

Мать сразу оттаяла, но хмурилась и напускала на себя строгость.

— Да ладно тебе, лизун, — ворчала она, хотя глаза у неё лучились. — Вот только на тебя и надёжа…

И ведь усвистал братец.

— Тишка, ты в яме будешь, — говорит, — а мне запрягаться надо, бежать.

Знает, что Тишка матери слово дал, можно на него положиться. А ведь вдвоём-то бы в два раза быстрее наломали капусты, и Тишке бы ухитряться не надо было, как ведёрный чугунок поднимать на шесток, а то сколько на этом времени потерял.

Запрягаться надо ему… Запрягальщик! Не знает, с какого боку к лошади подойти, дугу в гужи не поставить, хомут не засупонить… Тишка не глухой был, слышал, как вечером Павла Ивановна, старуха соседка, говорила матери, что с утра пойдёт женихам-то лошадей запрягать.

— Пусть сами учатся, — сказала мать.

— A-а, куда им, — отмахнулась Павла Ивановна. — Они уж свадьбы-то и то на машинах станут справлять, не только работать. Лошади-то, Варя, вместе с нами на тот свет отправятся…

— Да будет тебе! — успокаивала её мать, но в голосе уверенности особой не было.

«Запрягальщик… Он запряжёт…» Тишка распалял себя, спотыкаясь о камнями затвердевшие комья земли, и едва схватывал дыхание.

Но вот уже и скат однобокой крыши, натянутый над силосной ямой, завиделся издали. И пойма реки открылась. На лугах уже работали женщины. Из-за горы, прятавшей их от деревни, звона кос не было слышно, а теперь долетал до Тишки и хруст падающей осоки, и чавканье воды под переступающими ногами косцов, и их тихие переговоры неразличимыми пока для Тишки словами: «Бу-бу-бу… го-го-го… а-а-а…»

Женщины шли рядами, подоткнув подолы юбок за пояс: незагорело белеющие ноги были чуть не по колено в воде.

Ох уж эта Берёзовка! Замочажила все луга. Самой-то реки не различишь, вся заросла, как и берега, травой, и только на изгибах застойного русла кое-где открылись омутцы дегтярно-тёмной воды. Хотя нет, бег реки всё же прослеживался: среди осоки извивался рукав трепещущего и в безветрие — течёт всё же! — сосенкообразного хвоща. Женщины, уже подвалив осоку на заметном пространстве, хвощ не тронули, и его тонкие сосенки означили границу берега и реки шиворот-навыворот: на берегу — вода, а по всему руслу реки — зеленеющая обманной твердью трава.