— Поменьше бы загорали да спали во время съемок, может быть, меньше было бы неприятностей!
Все шумно повернулись ко мне, и в глазах… да, в глазах у них было такое же выражение, как у Анны Николаевны перед тем, как она меня ударила… Я невольно покрепче уперлась плечом в косяк.
— Что это, товарищи? — спокойно прозвучал голос Евгения Даниловича. — Оскорбления — доводы неправых.
— Здравствуйте, — сказала я наконец.
— Здравствуйте, Раюша, рад вас видеть, — ответил Евгений Данилович и улыбнулся одними только глазами.
Лица, обращенные ко мне, немного смягчились. Я решила не обращать на них внимания. Иного выхода у меня не было.
— Я не нарочно тогда так танцевала… Я… я не могу с теми. Не хочу…
Между нами неожиданно образовался проход, по которому я протиснулась к нему, и сразу попала в объятия Альфиюшки.
— Я знала… Я знала, что ты хорошая! — принялась она звонко тараторить. — Дядя Женя, я знала…
Но я, подняв легонькую худышку на руки, слушала только Евгения Даниловича.
— Мне было ясно, что на съемке вы думали только о своей роли. Я слишком хорошо узнал вас, Раюша, за время работы, чтобы подозревать другое. И спасибо, что пришли…
— Но как мне быть? — перебила я его. — Я могу репетировать сколько необходимо, потом тренироваться одна… Неужели нельзя нагнать план картины?
— Может быть, но… погубив картину. Я на это не пойду, Раюша!
Пускай на глобусе ты кажешься листком,
Занесенным случайным ветерком,
Башкирия моя! Твой сын простой,
Я восхищен твоею красотой!
Он взял притихшую Альфиюшку за руку, но говорил мне: — Вот как написал башкирский поэт! Нам доверили показать искусство маленького народа так, чтобы вся наша страна узнала, как оно прекрасно.
— Правильно, — убежденно подытожил крановщик Гоша, но тут же спросил: — А нельзя ли все-таки поскорее как-нибудь…
В глазах Евгения Даниловича мелькнули знакомые мне искры.
— Как-нибудь?.. — резко переспросил он. — Слова Ленина о важности искусства кино написаны почти в каждом кинотеатре, но вы, я вижу, не сумели их прочесть… Как-нибудь… чтобы зрители, равнодушно глядя на грубую игру актеров и наспех поставленные танцы, начали от скуки подсчитывать, во сколько обошлись пышные костюмы и все прочее!
— Но что же нам делать! — в замешательстве воскликнула я.
Он, улыбнувшись, отпустил Альфиюшкину руку и положил ладонь на мою голову.
— Надо стараться сделать такой фильм о прошлом Башкирии, который сможет взволновать сердца сегодняшних людей. Фильм может попасть и в страны, где до сих пор существуют надписи: «Только для белых», «Только для европейцев»… А мы своим искусством должны убедить, что любовь, страдания, мужество одинаковы у всех национальностей и рас… Разве я имею право согласиться вместо серьезной кинокартины намалевать так называемый экзотический пестрый коврик, какими еще торгуют на базарах?
— Евгений Данилович, но те-то соглашаются, весь пароход знает!.. — воскликнула костюмерша Галя, в смятении уцепившись за руку своего красавца Виктора. — Мы, конечно, не творческие работники, только мы не хотим их допускать… Мы знаем вас…
Он снял руку с моей головы и осмотрел нас всех добрыми глазами. Только дергающееся веко выдавало волнение, с которым он боролся.
— Дело не в них и не во мне, товарищи. Вы хоть и объявили себя нетворческими, но знаю — поймете мои слова: дело в самом искусстве. Если считать искусство лестницей, по которой можно взобраться к житейским успехам, то не будет никакого искусства.
— Это так, они, конечно, хорошего не сделают… Но… как же с планом? Извините, конечно, — растерянно спросила Галя, видимо предпочитавшая более конкретные объяснения.
— План необходимо пересмотреть… Вы знаете, как все работали, и у нас много серьезных причин, чтобы настаивать.
— Уж мы скажем! — угрожающе воскликнул крановщик Гоша. — Всё скажем! Мы и свою вину не испугаемся признать, как Рая упрекнула! Им, театральным, легче на месте. А наши комсомольцы то в поездках, то отгул за переработку… Ну да и в студии-то больше насчет общих вопросов: членские взносы, политучеба. Насчет искусства дело не доходит…
— Недоучли мы, Евгений Данилович!.. — сказал Виктор, смущенно теребя свои роскошные кудри. — Конечно, свет мы всегда ставим без задержки… Ну, думали, это только нас и касается… Недопонимание, конечно!
— «Недоучли», «недопонимание»! — повторила Альфия удивившие ее слова и, невольно скопировав интонации кающегося бригадира, вызвала общий смех.
Читать дальше