Игорь Минутко: Девочка из нашего класса

Вот уже проплыл последний вагон, и паровоз радостно кричал за новым поворотом, потому что он перелез через подъём, и теперь ему весело бежать по ровному полю в таинственную страну, которая называется Батуми.

Володе, непонятно отчего, стало грустно, и даже захотелось плакать. Он подошёл к железной дороге и приложил ухо к блестящему тёплому рельсу, в котором ещё жили звоны и чёткий перестук колёс.

Володя вздохнул. Вот так всю жизнь. Живёшь, живёшь, и всё одно и то же: птицеферма, где постоянно дерутся петухи, деревня Дубровка, школа с Катькой Сысой и Ниной Петровной. А люди ездят в далёкие края, видят всякие города, реки, моря. А он уже сколько прожил на земле и нигде не был, ничего не видел.

Володя опять вздохнул, даже что-то присвистнуло в горле. Но делать было нечего: надо идти домой. В школе уже, наверно, кончились уроки. Солнце прошло по всему небу и теперь, большое и оранжевое, висело над лесной опушкой.

И Володя зашагал по тропинке к лесу. Все деревья были в иглистом, мохнатом инее, и опушка походила на груду белых кудрявых облаков, присевших от усталости на самую землю.

Как только Володя вошёл в лес, его окружил голубой полумрак, чёрные стволы и неясный шум, который рождался где-то вверху. И Володя сразу почувствовал себя одиноким и совсем-совсем маленьким. Захотелось скорее выйти из лесу, потому что — кто его знает — может быть, тут живут всякие звери и тот самый волк, с полинявшим хвостом.

Володя даже побежал по тропинке, которая теперь сделалась серо-синей. Оглядываться не хотелось. А солнце где-то там, за лесом, уже закатилось за снега, и от этого небо стало ярко-фиолетовым, точно в него налили густых чернил. На этом небе с левой стороны от тропинки чернели стволы деревьев и почему-то казались живыми.

Наконец Володя выбежал на просеку. Тут было ещё светло, и дул весёлый, быстрый ветер. По просеке бежали неведомо куда телеграфные столбы, зажав белыми колпачками, точно клювами, звонкие провода. Володя знал, что по этим проводам передают телеграммы. Вот если б можно было подпрыгнуть, ухватиться за два каких-нибудь слова и умчаться вместе с ними в большой, чудесный город, где много людей, машин и есть зоологический сад со слонами и тиграми…

Володя прислонился к столбу, и ему начало казаться, что внутри него тоненько поёт пчела. Очень хотелось послушать эту пчелу ещё, но ведь надо спешить домой: там уже, наверно, мама беспокоится.

Скоро лес кончился, и Володя вышел к полю. И тут он увидел, что поле живое: оно всё двигалось, перемещалось, и по потемневшему насту бежали белые клинья. Потом на них сбоку кидался ветер, клинья поднимались над землёй и казались то языками белого пламени, то призрачными всадниками, пригнувшимися к холкам белых коней, то превращались в расплывчатые фигуры чудовищ с несколькими головами и хвостами — в поле началась метель.

Володя поднял длинный, гибкий прут и со свистом рассек им снежного всадника, который наседал на него. И всадник вроде даже отступил от неожиданности, а потом исчез совсем.

— Ага! — закричал радостно Володя. — Не будет вам от меня пощады!

И он ринулся в бой со снежными чудовищами. Сначала они были ребятами из соседней деревни Петушки, с которыми Володя постоянно враждовал, потом фашистами, теми, кто много лет назад пришёл с войной на Володину землю и расстрелял его дедушку, потому что он не захотел сказать, где партизаны. Наконец белые призраки стали капиталистами — поджигателями войны, которые хотят поубивать всех честных людей.

— Это вам за маму! За Катю Сысоеву! За негритянских мальчиков, которых вы мучаете в колониях! Вот вам! Вот! Вот! — И под ударами волшебного прута отступали, таяли злобные белые фигуры.

Володя не знал, сколько продолжалась эта отчаянная схватка. Он опомнился, когда мокрый, облепленный снегом, очутился на краю низины. Там, внизу, виднелась птицеферма с мамой и сердитыми петухами. Оттуда призывно и вкусно пахло берёзовым дымом и тёплым хлебом. Володя сразу вспомнил о доме и заспешил. Ох, будет от мамы нахлобучка!

Он спустился в низину и побежал по тёмной тропинке. Тут было тихо — ветер с метелью из белых призраков остался где-то вверху. А над большим, ещё не разведанным Володей миром колыхались печальные февральские сумерки. Володя бежал и бежал, и навстречу ему разноголосо и всё громче кукарекали петухи.

Первое, что он услыхал от мамы, были привычные слова:

— Боже ж мой! Опять весь мокрый! Где пропадал? Уж скоро семь! Уроки когда кончились!