Лидия Чарская - Т-а и-та

— Не я. Не я. Моего тут ровно ничего нет. Это врожденное. M-lle Баян одной себе обязана этой грацией, этим уменьем…

Теперь Ника, как вихрь, носилась по красному сукну все быстрее и быстрее. Вот она мчится на самый край эстрады, вся изогнувшись змеей, с разгоревшимся личиком, с пылающими глазами. Несется под звуки музыки, вся — воплощенное вдохновенье, юность, стремительность и красота. И вдруг останавливается, как вкопанная, заломив кверху руки, подняв к потолку восторженное лицо. Ее губы улыбаются, глаза блестят.

— Она действительно прекрасна, — замечает по-французски кто-то из почетных гостей.

Этот голос, дошедший до ушей Баян и заставивший вспыхнуть от удовольствия и радости девушку, перекрывается другим голосом.

Маленькая Глаша вскакивает со стула, на котором сидела так тихо и покорно в продолжение целого часа, и кричит на всю залу звонким детским баском:

— Бабуська Ника, сто ты все плясись? Иди луцсе к нам. Мне скуцно без тебя…

— Кто это? Что это? Откуда этот ребенок? — появляется фрейлейн Брунс и, вся красная от волнения, налетает на растерявшуюся, сконфуженную Шарадзе.

— Это… Это… — лепечет взволнованная армянка, не будучи в силах произнести что-нибудь.

— Отвечайте, откуда это дитя?

Сидящая рядом с Глашей Валя Балкашина с видом мученицы хватается за флакончик с нюхательными солями. Как раз вовремя подоспевает Золотая рыбка, за ней Хризантема и другие.

— Ах, фрейлейн… — звенит стеклянный голосок Лиды Тольской. — Боже мой, ведь мы же предупреждали вас, что к Нике Баян сегодня приедет из имения ее маленькая кузина — княжна… княжна… княжна…

Тут Тольская запнулась и побледнела.

— Какая княжна? — спрашивает фрейлейн Брунс.

— Княжна… княжна Тайна Ин… То есть я хотела сказать — Таита, княжна Таита Уленская, — как-то радостно прибавила она, вспомнив таинственные буквы в записке донны Севильи: Т-а и-та.

— Таита? — с удивлением переспрашивает Брунс.

— Да… У нее странное имя… И в святцах его нет… Таита.

— Но… но… Но, зачем кричит на всю залу ваша княжна? — сердито поблескивая глазами, не унимается фрейлейн Брунс, хотя явно заметно, что она уже несколько сдалась.

— Да — ведь она маленькая, ничего не понимает… — подоспев, горячо говорит Эля Федорова, и злым взглядом впивается в Августу Христиановну. — Все дети в ее возрасте кричат.

Кто-то фыркает. Толпа институток постепенно сгущается вокруг спорящих.

— Но, — протестует фрейлейн Брунс, — но это неприлично так кричать.

— Фрейлейн, но ведь этой девочке только пять лет, — пытается защитить Глашу Эля.

— Как вас зовут, девочка, — неожиданно обращается фрейлейн Брунс к Глаше, как бы инстинктом почуя нечто странное в появлении здесь этой подозрительной княжны.

Глаша видит перед собой чужого человека, сердитое красное лицо, недоброжелательные глаза, злую, странную улыбку и робко жмется к Тамаре.

— Меня зовут Глася, — шепчет она, глядя исподлобья на сердитое красное лицо.

— Wie? Как?

— Глася…

— Она ошиблась. Ее зовут Зизи, а не Глаша, — совершенно некстати выпаливает Тамара.

— Не Зизи, а Таита, — поправляет Тольская.

О, какой уничтожающий взгляд! Августа Христиановна обдает им с головы до ног всю фигуру Тамары, потом переводит глаза на Глашу.

— Девочка пяти лет, не знающая своего имени!.. Это что-нибудь да не так.

— Mein Kind, [20] Мое дитя. — притворно сладко и нежно обращается она снова к Глаше и даже проводит костлявыми пальцами по ее головке, — ты только сейчас приехала сюда или уже давно тут? А? Скажи, не бойся, моя крошка!

Нежный голос и улыбка Брунс подкупают Глашу.

— Не, я не плиехала. Я от дедуськи плисла… Бауську Нику смотлела… Голазд холосо плясет бауська Ника… — болтает она непринужденно.

— Что-о?

Глаза Августы Христиановны выкатываются от неожиданности. Княжна, говорящая совершенно по-деревенски… «Горазд»… «Не»… О, ужас какой! Смутная догадка появляется в голове немки. Подавив в себе все возрастающее волнение, она обращается опять к ребенку:

— Деточка, пойдем в сторонку. Я тебе конфетку дам… Здесь тебе неудобно, жарко…

— Ладно… — слышится довольный голосок.

О, это «ладно»!.. Оно погубило все дело. Маленькая аристократка — и «ладно»! Так княжны не говорят! Это не может быть княжна. Да и лицо у этой девочки простое. В нем нет ни капли аристократичности.

Лицо Августы Христиановны багровеет. Торжествующим взором обводит она сузившийся вокруг них кружок выпускных.