Нина Бодэн - Сбежавшее лето

Она слышала, как под ногами Саймона хрустят камни и песок. Потом остался только шелест воды в гроте. Саймон ушел, она была одна.

Она все плакала и плакала. И была не в силах остановиться. Словно внутри у нее прорвалась плотина и поток воды, хлынув через глаза и нос, будет литься до тех пор, пока не выльется до конца. Руки у нее стали влажными, как набравшие влагу губки, а голова разбухла вдвое.

— Мэри! — позвал ее Саймон. Он пытался оторвать ее руки от лица.

Давясь слезами, она отвернулась.

— Оставь меня в покое!

Он старался впихнуть ей на колени что-то извивающееся и пушис­тое.

— Ноакс! — Она схватила кота, зарылась лицом в его шерсть.

Но он отчаянно сопротивлялся, царапался, и ей пришлось его отпу­стить. Он спрыгнул с ее колен и уселся поодаль, не спуская с нее глаз и приводя в порядок свою шубку.

— Все меня ненавидят, даже Ноакс,— всхлипнула она.

— Это только потому, что я его поймал,— объяснил Саймон.— Он не любит, когда его ловят и берут на руки.— Он помолчал.— Мне уйти?

— Да,— сказала Мэри и прикусила язык.— То есть нет.

Он, нахмурившись, уселся на корточки рядом с ней. Они молчали, и спустя немного Ноакс по собственному почину подошел к ним и потерся головой о ногу Мэри.

Она не трогала его. Он терся и мурлыкал.

— Он делает это только с тобой,— сказал Саймон.— Пожалуйста, Мэри, перестань плакать.

— Я уже перестала. Только вся как-то раскисла и размякла. Словно грелка, из которой вылили воду.

— Потому что плакала,— сказал Саймон.— После слез всегда так.

— Я редко плачу. По правде говоря, я никогда не плачу.

— Нашла чем гордиться. Все люди плачут.— Саймон швырнул каме­шек в противоположную стенку грота. Он звякнул о хрусталики и упал в озеро.— Почему это ты должна быть не такой, как другие?

— Я не хочу, чтоб они знали, что мне плохо. А если плачешь, сразу понятно.

— Они?

Она ничего не ответила.

— Ты имеешь в виду тетю и дедушку?

Она покачала головой. Желудок у нее словно узлом перетянуло.

— Ты бы хотел, будь твои родители постоянно в отъезде, чтобы они заметили, что тебе от этого плохо? —выпалила она.

— А тебе плохо? — Он вспыхнул.— Извини. Мне тетя рассказала. Но я не собираюсь совать нос в чужие дела.

— Ничего.— Она на минуту задумалась.— Нет, мне не плохо,— удив­ленно призналась она.— Раньше было плохо, а теперь нет.— И облегчен­но вздохнула, узел у нее внутри исчез.— Сейчас все по-другому,— сказа­ла она.— Почему, не знаю. С тех пор как появился Кришна и мы очути­лись на острове. А куда он делся? Я не видела его с утра.

— Собирает орехи,— ответил Саймон.— Этот парень только и дума­ет, чем бы набить себе пузо.

Ему не удалось собрать много орехов. Всего один небольшой котелок. И сейчас он сидел рядом с котелком, подтянув колени к груди.

— Меня тошнит,— сказал он.

Он выглядел плохо. Из-за темной кожи он был не бледным, а каким-то серым.

— Вчера вечером ты переел сардин,— сказал Саймон.— Я тебя пре­дупреждал.

— Мне холодно,— пожаловался Кришна.

— Не может быть. Погода, правда, чуть изменилась, но еще не холод­но. Просто солнце спряталось. Побегай немного.

Он казался маленьким и несчастным. Мэри села рядом.

— Я принесла тебе фуфайку и красивые шерстяные свитеры. Надень свитер, и тебе сразу станет теплее.

Но даже в фуфайке и толстом свитере он все равно дрожал от хо­лода.

В это трудно было поверить, потому что, хотя солнце и скрылось за облаками, в воздухе заметно потеплело. Небо было покрыто пушистыми тучами, оно спустилось прямо на вершины деревьев и, казалось, не только скрыло от земли солнце, но и заглушило все звуки. Замолкли пти­цы, и, когда с озера взлетела утка, они вздрогнули — так громко махала она крыльями. И озеро даже всколыхнулось от испуга. Но как только пти­ца скрылась из виду, коричневая вода снова стала неподвижной и не­прозрачной, и в ней ничего не отражалось. Воздух был так напоен влагой, был таким сырым и густым, что, казалось, его можно черпать ложкой. На лбу у них не просыхали капли пота.

Обедать им не хотелось. Слишком много усилий пришлось бы в этом случае приложить. Мэри и Саймон съели ложку-две, а Кришна совсем от­казался от еды. Он лежал, свернувшись калачиком, и, по-видимому, дремал.

— Чересчур переволновался вчера,— сказал Саймон.— Во-первых, была возможность полакомиться сардинами, а во-вторых, мне показа­лось, будто я услышал лису, и повел его посмотреть. Он ни разу не видел лисы, вот я и решил, что ему интересно.