Вадим Чирков - Доброе племя индейцев Сиу

Однажды тайну чуть не раскрыли.

У ореха, что между вторым и четвертым домом, одна ветка росла низко. На нее вечером девчонки усаживаются. Попеть. Орех, конечно, растет, но и девчонки тоже растут. И вот они стали тяжелее в два раза, а все еще на ветку усаживаются. Втроем-вчетвером. Ветка под ними гнется, скоро треснет и обломится. А девчонкам до ветки дела нет. Им бы только попеть-погрустить, а на чем сидеть, им все равно.

Подошли к ним Никита, Славик и Витя. Витя говорит:

— Ветку можете сломать. Еще и раскачиваются, Слезьте!

А девчонки ему:

— Подумаешь, какой защитник природы нашелся! — и качаются. Только петь перестали.

Витя тогда:

— Да, защитник. А вам дерева не жалко.

А девчонки:

— Ничего ему не будет, твоему дереву. Отстань. Подумаешь, какой сознательный.

Тогда Никита говорит:

— Ты, Наташка, ведь толстая. И ты, Светка, вон какая. Ветка, смотрите, уже до земли достает. Вы лучше слезьте…

— Сам ты толстый! — закричали хором девчонки, хотя худее Никиты во дворе не было. — Ветки ему жалко! Ты, может, дворник? Или управдом?

— Он командир, — вдруг сказал Славик. — Его все слушаются…

— Видали мы таких командиров! — опять закричали девчонки. — Вот мы скажем маме, что вы к нам пристаете!

Кончилось тем, что патруль подошел к девчонкам сзади и столкнул их с ветки. Было, конечно, много визгу и другого шума и угроз в темноте и слез даже, но на ветку в этот вечер девчонок больше не пустили.

— Ты чего выдаешь, что я командир? — спросил Славика Никита, когда девчонки ушли жаловаться. — Это ведь тайна.

— Тайна! Тоже мне тайна! — сказал Славик. — Зеленый патруль — тайна!

— Так ведь договорились! Вить, договорились?

— Ну да, договорились, — подтвердил Витя. — Чего ты, Славик?

— Разрешите извиниться, товарищ старший лейтенант, — ехидничал Славик, — разрешив удалиться, товарищ командир?

— Ты же сам, — заикаясь от волнения, закричал Никита, — ты же тоже командир! Тоже ведь! Когда меня нет!

— Очень мне нужно! — ответил Славик. — И вообще, если хотите знать, плевал я на ваш патруль. Связался с мелюзгой! Может, мне получше во сто раз кое-что предлагали.

— Что ж ты не пошел? — спросил Витя.

— Это уже мое дело, — хорохорился Славик, — мое, понятно?

…И чего он так, Славик?

А в другой раз было все хорошо.

Собрались, как и договорились, в 11 часов дня. Никто не опоздал. Все были в пилотках. Никита построил команду и повел к двум американским кленам, на которых появилась американская бабочка (про бабочку ему сказала мама: если хочешь узнать, какая она, иди туда-то и туда-то).

Пришли, Никита сразу нашел ветки, густо опутанные паутиной, и распорядился всем лезть на дерево и сам полез первым. Карапузо на дерево влезть не смог, как его ни подсаживали Витя с Жорой, и он пожелал остаться в засаде.

Стали ломать больные ветки и бросать вниз. А тут кто-то внизу как закричит:

— А ну слезьте с дерева! Ветки, смотрите-ка, ломают!

Глянули — а там какой-то дядька стоит, задрав голову, лицо красное.

— Слазьте, — кричит, — сию минуту, а то я как заберусь наверх, худо вам будет!

Поверить ему, что он заберется наверх, было трудно: он был и пожилой, и полный, и в очень уж белой рубашке, но команда, не чувствуя вины, слезла. Никита увернулся от дядькиной руки, которая тянулась к его уху, когда он еще только сползал по стволу, и быстро объяснил, что они спасали дерево от американской бабочки: смотрите, сколько паутины! Они вместе с дядькой рассмотрели сломанные ветки, где кишмя кишели гусеницы.

Дядька растрогался и сам принес спички из дома — поджег кучу веток. Они все вместе постояли возле костра, и дядька держал руку на плечах у Никиты и Карапузо, который вовсе этого и не заслуживал (он только заметил, что к дереву приближается дядька, сбежал и спрятался в траншее для каких-то труб; и только когда увидел, что все в порядке, вернулся).

Дядька ушел, и все немного поговорили о том, что жаль, конечно, что патруль приходится держать в тайне. Тогда, может, их бы знали все и не принимали за хулиганов.

Но потом тайну решили все же сохранить. Домой возвращались строем, а встречая вопросительные взгляды соседей, строго отворачивались.

Был еще один такой хороший день, когда никто не спорил, не ехидничал и не ссорился. Бывают такие дни. Это было воскресение. Это был конец сентября.

Тихий, золотой от солнца день длился и длился, и казалось, что вечер не наступит.

Все пятеро, весь зеленый патруль, вся команда пошла в этот день на пустырь. Сидели на раме от машины, которую из-за тяжести не сдали на металлолом. На раме стоял еще тяжелый ржавый щит. Это сооружение иногда становилось танком. «Танк» то забрасывали гранатами, то били с него фашистов — смотря что хотелось делать: подбираться к танку ползком со связкой гранат или бить из танковой пушки. Сегодня.