Василий Никонов: Сохатёнок [Повесть]

— Ты что приуныл, Петьша? — Андрон оглядывает младшего. — Замёрз?

— Есть маленько. — Петя дёргает плечами. — А кабарожку вы тоже убили, дядя Андрон?

— Нет, кабарожку не трогал. — Трухин ловит недоверчивый взгляд Максима. — Пускай бегает. Весной нельзя бить зверя. Только при нужде, как сейчас. Понял?

— Ага.

«Настырная саранча, — мрачно прикидывает Андрон. — Беды бы не нажить».

— Помочь тебе? — Бормаш кивает на брезент. — Хошь и не та сила, а всё что-нито сделаю.

— Не надо, обойдусь. Я тебе стёгно отрублю, по-соседски. — Андрон смекает, как обезопасить себя. — Без мяса, наверно, живёшь?

— Откуда оно?.. Отруби, если не жалко.

— Чево жалеть-то? — Трухин берётся за топор. — Всё одно пропало бы, раз медведь задрал. Донесёшь?

— Справлюсь, — суетится дед. — Ребятишки подсобят… Петьша, Максимка, чево рты разинули? Подмогните!

— Погодь, я сам. — Андрон легко вскидывает мясо на плечо. — Показывай, куда идти.

Мясо Трухин кладёт в носовую часть, плотно прикрывает мхом.

— Ты смотри… — наставляет старика. — Говорят, Синчук должен приехать. Не напорись по недогляду. Ребятишкам накажи…

— Знамо дело, — торопится Бормаш. — Всё в аккурат сделаю.

— Ну, с богом. — Андрон отталкивает лодку. — Мне моху подкинь, пригодится когда-нибудь.

— Само собой. Могу ещё сплавать, — обещает Бормаш. — Спасибо, сосед, за подмогу. Когда-пито и я… кхе, кхе… отдарю.

Лодка, огибая островок, вылетает на середину Черемной. Русло реки в этих местах изменчиво, приходится плыть от берега к берегу. А где берег, там коряжина; где коряжина, там беда. Глаз да глаз нужен на реке.

— Максимка! Садись на нос, гляди в оба!

Максим и так не спускает глаз с берега. Если сохатёнок убежал, значит, бродит где-то неподалёку. Может, в кустах залёг или спрятался. Трухин увидит — не пожалеет.

Старик Бормаш мысленно опережает события. Думает о том, как приплывут домой, затопят печку, поставят чугун с водой, положат мясо. Сохатиха молодая, вариться мясу недолго. Потом сядут за стол, возьмут по куску, начнут есть, радуясь сытному ужину. Зубы у деда крепкие, справятся не хуже молодого.

После еды старик ляжет возле печки, укроется тулупом, погреет косточки. По-хорошему, надо бы в баньку, распарить веник, похлестаться в охотку. Правду говорят: баня — вторая мать, кости расправит, всё тело поправит. Вот кабы пораньше приплыть, можно было б наказать ребятам — Максе с Петрухой — баньку истопить. Ну, там видно будет. Важно домой поскорей попасть, мяска поесть вдоволь.

— Деда, почему я медвежьих следов не видал?

— Выходит, не усмотрел. Глаз у тебя не охотничий, Петьша.

— А ты усмотрел?

— Знамо дело, — кривит душой Бормаш. — Лапищи — во! Обе твои ступни в его след войдут. Такой ново хошь задавит.

— А маленькие чьи, деда?

— Маленькие… — мнётся Бормаш. — Кабарожка, видать, приходила. Они знашь как по камням бегают? Щёлк! Щёлк! Никакой волк не догонит. Такое дело, малина-ягода…

— Что ты всё «малина-ягода»?

— Поговорка такая, привык. Спервоначалу вроде бы шутил, потом смолой прилипло. Никаким скобелем не отдерёшь.

— А почему тебя Бормашом зовут?

— И на это есть причина. Одним словом, житейская.

В первые дни, как приехали Саранины в Юмурчен, собрались мужики у магазина, сели в сторонке, стали толковать. Люди таёжные, и разговор такой: кто где был, чего промышлял.

— Ты зачем, Лукьян, удочки привёз? — интересуется Андрон. — Аль тут лесу мало?

В самом деле, в диковинку мужикам лукьяновские удочки, никто, кроме ребятишек, не рыбачит ими на Черемной. Удилища — вот они стоят, бери на корню. Всякой длины, всякой толщины. Гибкие, упругие, хоть на ленка, хоть на хариуса.

— Под Читой многие удочками ловят, — отвечает Лукьян. — Озёра там знаменитые: Арахлей, Иргень, Беклемишево… Семь штук и все цепочкой. Летом, конешно, ловишь на червяка, на гольяна. Пищуху насаживаешь — рыбёшка такая вроде вьюна. Зимой — на бормаша, самая что ни на есть азартная рыбалка. Бормаш, сказать вам, водяной жучок, живёт в мелких местах, в траве. Берёшь палку, наматываешь старую ветошь, посыпаешь мукой — и в прорубь.

— Мукой? — хмыкает Чубаров, председатель сельсовета. — Сроду не слыхивал.

— Для чево муку рыбам скармливать? — не верит Андрон. — Ну-ну, ври дальше.

— А чево врать-то? — обижается Лукьян. — Все так ловили. Наутро, значит, вытаскиваешь палку, а в ней бормашей этих — видимо-невидимо.

— Замёрзнут же! — сомневается Андрон.

— Не замёрзнут. Сразу в баночку, в постельку, малина-ягода, в байковую тряпочку — и за пазуху! Иной раз, коли клёв хороший, положишь за щеку штучек пять-шесть — рай божий! Для быстроты, значит, штоб с банкой не возиться, бормашей не морозить.