Наталья Дурова: Мой дом на колёсах

— Вальс! Вальс! приговариваю я. Два слова «Вальс, вальс» и вслед за этим протянутая рука с творогом. Сникший, будто спущенный балон, он мелко семенит в вальсе, стараясь получить творожную крошку. Когда серенькая Ипдя тянется тоже к моей руке, Журик мгновенно надувается, и воинственно раздаётся:

— Пппытодырррат!

— А ты всё-таки эгоист. Пока сам не съем, другому на дам. Нехорошо!!! Для жизни нехорошо, а для работы просто прекрасно. Мы это обязательно используем. Индя будет играть меня. Индя рядовая артистка. Она идёт на приём к тебе, просить помощи в работе, а ты, Журик, директор. Вот на этой двери написана твоя должность, а на этой табличка «Выход». Там, где «Выход», всегда будет стоять плошка с творогом. Чтобы вдоволь полакомиться, ты обязательно надуешься и прогонишь Индю, а мне это и нужно. Прогнав Индю и съев горсточку творожка, ты надуешься опять, обидевшись, что в плошке мало вкусного творога, и будешь недовольно разгуливать, ожидая меня. Теперь появлюсь я твоё начальство. Вот здесь и нужен мне твой чинопоклонный вальс. Раз бюрократ, то и до подхалима недалеко.

Вскоре сценка была готова. Только увидев её, я поняла, что пародия выглядела слишком злой и к директору цирка отношения не имела. Здесь было много несправедливого: разве не он обеспечивает рыбой морских львов и терпит присутствие незаконных членов моей семьи, совсем ничего общего не имеющих с моржом и морскими львами? Нет, нельзя показывать директору злую шутку. Придётся творог накладывать на микрофон и сделать Журику другую роль. Он прирождённый конферансье.

— Пусть его — вспыхивающий возглас «Ппптодырррат!» разносится по цирку, оповещая начало нашего выступления.

А про злую шутку мы забудем. Но если вдруг всякое может случиться она потребуется, то я обязательно попрощу Журика показать эту сценку.

Чудеса начались с утра. Какой-то гул голосов, доносящихся из-за кулис, мешал мне сосредоточиться; животные, тотчас это почувствовав, занялись самодеятельностью. Кто во что горазд.

— Пустите!

— Не пущу!

— Не имеете права! Ах, так, я докажу! Она честная. Ишь выдумали! Воровка! Каково? доносился рассерженный скрипучий голос.

Потом занавес распахнулся, и передо мной появился старик.

— Скажите, где здесь Дурова?

— Что случилось?

— Как что? И вы ещё спрашиваете. Честную обезьяну называют воровкой и где? В цирке! Стыд! Позор! Никакого понимания. Да моя Чита это кристальный образец обезьяньей честности. Ей цены нет. Впрочем, есть 100 рублей. Берёте?!

Старик наскоком оглушил меня своей речью. За пазухой у него что-то ерзало и, по-видимому, копошилось в нагрудных карманах.

— Она ещё мала, но вырастет и будет очень большой, как в фильме «Тарзан». Это настоящий человек! Её наказываешь, она плачет, я бы с ней никогда не расстался. Обстоятельства! Да-с. Итак, 100 рублей. Он покачал головой и отстегнул верхнюю пуговицу у пальто, потом у пиджака, и оттуда выглянула с детский кулачок мордочка с хитрыми глазами. Казалось, она ничего не заметила, кроме лестницы, поэтому шумно, словно пружина, которую отпустили, взвилась и повисла на верхней перекладине лестницы, держась на хвосте.

— Прорвался! Вот дотошный старик! Мы его к вам не пропускали! Уж так получилось!

— Именно эти люди, охраняющие цирк, бросили Чите такое чудовищное обвинение: воровка!

— Ещё бы, за полчаса ограбила всю проходную! засмеялся дежурный. Вы проверьте, всё ли у вас цело.

Старик подслеповато жмурился, пытаясь без очков разглядеть, где обезьяна.

Теперь пришел мой черёд рассмеяться: носовой платок, карандаш и красная пуговица от халата всё это было в чёрных ладошках обезьяны, а задней лапой она цепко держала очки своего хозяина.

— Вашей Чите лап не хватает для награбленного имущества, вот она и висит на хвосте, заключил дежурный.

Я смотрела на уморительную обезьянку, она принадлежала к виду зелёных мартышек.

— Мне не нужна обезьяна! обратилась я к старику.

— Как это не нужна? Вы же Дурова! И вы ещё смеете утверждать, что вам не нужна обезьяна? Не поверю! Она прирождённая артистка и даже с определённым уклоном: обезьяна-фокусник. Смотрите! Он снял с ноги старомодный ботинок. Обезьяна тотчас впрыгнула туда, и ботинок, будто там никого не было, самостоятельно задвигался между нами. Фокус, да! Хватит! Вылезай! То, что она делает, это вовсе не называется воровством, это, по вашему, в цирке должно называться манипуляцией ловкость рук и никакого мошенничества. Тем более что она почти всё возвращает. Значит, вы берёте обезьянку?