Наталья Дурова - Мой дом на колёсах

На полу расстилается большая географическая карта. Две фигуры, совсем одинаковые, одна большая, другая маленькая, ищут маму на карте, быть может, сейчас Мишенькин пальчик скользнул именно по той точке, где вытянулся лентой наш товарный поезд. Сейчас утро. Подбросив несколько поленьев в печурку, я снова отворяю дверь. От меня убегает вдаль лес, ели, длинноствольные сосны и, словно карандашные рисунки, тонкопрутиковые летящие вспышки берёз. Вечные спутники моего товарного вагона телеграфные провода. Глядя на них, я начинаю представлять себе, что стою у видеотелефонов и вижу Мишенькины большие голубые глаза, чаще, чем хотелось бы, глядящие на всё серьёзнее для своих трёх лет. Сейчас у меня лес за дверью. А у него улица Горького. Должно быть, позавтракав, он спустился с папой вниз. Теперь они здороваются с тётей Гуталин. Так Михайлушка называет чистильщицу сапог. Он говорит, что у тёти Гуталин есть краски, цветик-семицветик.

— Это красный, это синий, это белый, это чёрный, Миша хочет понюхать. А это бархотка. Она для того здесь, чтобы ботинки умели ловить солнечные зайчики. Правда, тётя Гуталин!

— Правда, Михайлушка. А где твоя мама?

— На карте. Знаете, если вы дадите мне синюю краску, я нарисую вам здесь так, как там. Полоска это река. Потом чёрная точка город. Река Волга, город Ярославль. Там мама всем дарит сказки. Папа, вон же синий волшебник. Отведи меня к нему.

Синий волшебник Михайлушкин друг милиционер. Десятки машин замирают на всём ходу от взмаха его палочки. И у него тоже есть помощник цветик-семицветик из трёх красок светофор. Жёлтая, зелёная, красная. У тёти Гуталин краски для обуви, а это для машин и людей, которые пешеходы.

— А я пешеход? спрашивает Михайлушка у синего волшебника.

— Конечно. Вон тебе я сейчас дам зелёный, значит, можно перейти улицу.

— А когда я вырасту, я буду тоже пешеход?

— Да.

— Нет! Я буду географист. Буду по карте искать маму.

Милый мой светловолосый сын, да, я сейчас далеко, в пути, на работе, о которой ты ничего не знаешь. В моём вагоне дымно и холодно. Я пытаюсь согреться, кутаясь в телогрейку ватную стёганую куртку, когда я думаю о тебе, Михайлушка, мне становится сразу теплее, я забываю про усталость, про синяки и ссадины, а их всегда ведь очень много, почти столько же, сколько у мальчишек-драчунов и забияк. Только это ведь не от драки, а оттого, что пол у моего дома на колёсах сильно качается и, помогая зверушкам, я часто спотыкаюсь и падаю. Вот сейчас я осторожно буду обливать морских львов. Мне нужно чуть-чуть воды, чтобы не простудить их и чтобы продержаться с этой водой до первого полустанка. Потом, перемазавшись в угле и чурках, я буду растапливать печку, чтобы её пусть слабым, но теплом согреть обитателей этого странного дома, намученных дорогой. Так выглядит та присказка к сказке, которую потом увидят в цирке дети. Легко дарить сказку, но так тяжело её бережно нести: живую, интересную, добрую, удивительную и разную, как все те зверюшки и птицы, которые вокруг меня.

Когда ты подрастёшь, Михайлушка, ты простишь маме свои первые обиды на неё. Простишь, потому что поймёшь, поймёшь многое: что такое сказка, что такое работа, что такое жизнь, и сам будешь дарить людям сказки, ощущая в себе самую лучшую из них, которую тебе подарила мама, материнское сердце. Я всегда с тобой, если ты ищешь меня на карте, я это чувствую. Если ты не слушаешься папу, я это знаю, потому что, разделённые железнодорожными путями, вокзалами стран, городов, полустанков мы всё равно вместе. Только в дороге мне всегда тревожно и грустно без тебя, малыш. Я начинаю сердиться на товарный вагон, который меня увозит всё дальше и дальше, на то, что я сказочник, когда просто хочется быть обыкновенным человеком. Сержусь, потому что горько становится при мысли, что мой сын скажет, когда я приеду: «Мама, когда ты будешь всегда, а не как подарок?»

— Сколько в году Новых годов? Папа, сколько?

— Один, только один, Михайлушка!

— А я думал завтра Новый год! Ты свернул карту значит, приедет мама.

Приедет мама на выходные дни. Они быстро промелькнут, и снова вагонная дверь будет ей напоминать дом. Будет тревожно и грустно, а рядом работа, живая, разноголосая, которой нет дела до маминых горьких дум, этой живой работе нужны забота и участие, врачевание и строгость, чтобы потом получилась в цирке складная сказка.

Кажется, тепловоз сбавил ход, или мне только почудилось торможение. Насторожились собаки, замерла лисица, и как-то сразу притих весь вагон. Толчок, остановка. Открываю дверь. Платформа.