Наталья Дурова - Мой дом на колёсах

Это я говорю, думая, что даже моржонку, прежде чем стать настоящим моржом, нужно многому научиться, а главное, вырасти.

Вот появились у Вити усы, и верхняя губа стала похожей на нейлоновую одёжную щётку. Большой морж умеет управлять усами, ведь на них он и поднимает свою добычу со дна. Усы очень интересные, сами могут то дыбом встать, то опуститься. Но Витя добычи со дна морского не поднимает, а рыбную свою кашу получает у меня из рук. Стала я замечать, что первые пышные усы он заставляет заниматься плохим делом. Подтянет самый длинный нижний ус, прикусит его и, странно булькая, начинает по нёбу водить своим мягким языком.

— Эге, братец! Очень скверно ты с усами обращаешься. Мне совсем не нужны твои кривые клыки и плохие зубы. Значит, ты решил усами зубы, которые режутся, щекотать это нехорошо. Я не знаю, что в таких случаях на острове тебе должна была давать мама-моржиха, но маленьким ребятам дают пластмассовые колечки. А тебе что дать? Ты же в год в пять раз больше, чем любой годовалый малыш. Получай большой мяч, я специально его наколола, чтобы туда попадала вода. Занимайся игрушкой. Мяч утонет, поищи и принеси мне. Так пройдёт зубная боль, и ты, быть может, постепенно научишься играть в водное поло, а потом на арене в сухопутный волейбол.

Хоть Витя и рос так, как подобает моржатам на воле, никто в нём пока не видел Витязя. И вот однажды своей ребяческой шалостью он доказал, что сила в нём уже богатырская. Правда, к такому заключению мы пришли потом, а пока я в слезах и панике металась возле пустой клетки и бассейна, в котором застыло зеркало воды.

— Спускайте же воду в бассейне, наверное, случилось несчастье.

— Нет, всё проверили шестами. Бассейн пуст. Там никого нет. Скажите, а следы у моржей есть?

— Конечно, есть. Большая мокрая полоса, как борозды, но если он сбежал давно, то вода просохла, и тогда…

— Что же вы хотите сказать, что ваш морж испарился? Слушайте, не может триста килограммов живого веса бесследно исчезнуть, да и к тому же возле оркестра свалили громадный прожектор, масса битого стекла, уж не ваш ли Витязь постарался?

Я бегу по конюшне и застываю в ужасе: возле чужих клеток бурых медведей мокрая полоса Витиного следа. Неужели он стал бороться с этими медведями. Хоть не белые, другого цвета, но всё равно враги. Бедный, что с ним? Возле клеток след обрывается большой пахучей лужицей. Это или от страха, или от усталости. Теперь я знаю, что он жив. И снова тревога: десятки угроз у малыша на пути. Скорее спешу туда, где битое стекло. Не принял ли его мой глупый путешественник за лёд? Прожектор свален сверху из оркестра, здесь Витязя нет. И вдруг сверху эхо доносит знакомые звуки: сладкий храп Витязя.

— Такой музыки давно в оркестре не было. Великолепный джаз и свист, и скрежет.

Кто-то смеётся мне в спину, а я по крутой лестнице взбираюсь наверх и, вместо строгого выговора проказнику, застываю с умилённой улыбкой. Посасывая во сне педали рояля, среди поломанных стульев и пюпитров сладко спит усталый морской Витязь морж.

Теперь это бесспорно, ведь только богатырскому плечу под силу сдвинуть решётку из железных прутьев толщиной в два пальца, не говоря уже о громадном прожекторе-пушке весом почти в пять пудов.

— Какое же наказание ожидает вашего путешественника, интересуются все работники цирка, а я, показывая на английскую соль и клизму, серьёзно отвечаю:

— Вот и наказание: срочно клизма, чтобы желудок был чист, а на решётку замок, чтобы шалости не повторялись.

И всё же мне иногда становится не только радостно при виде Вити-Витязя, но и больно.

Слишком часто по-прежнему мне приходилось объяснять, что он морж. Он доставлял радость своей необыкновенностью буквально всем, и только тем, у кого было сердце, как у Снежной Королевы, Король Севера внушал чувство ненависти.

«Почему?» задавала я себе вопрос.

«Почему невзлюбила его дрессировщица бульдогов, почему он так неприемлем фокуснику?»

Витя не догадывался о моих грустных раздумьях, чувствуя те же привычные руки и видя меня всё такой, какой в первый раз впустил в своё детство.

Теперь моржонок всё чаще стал появляться на манеже. Он низко кланялся, отвешивая почтительные поклоны публике, играл в волейбол, лихо копировал первоклашек, не выучивших урока, листал букварь и показывал, что именно не должны делать ребята в школе: драться, обливать друг друга водой и, естественно, то, чего должны остерегаться даже взрослые, «курение».

Бутафорская трубка богатыря, наполненная пудрой, доставляла ему удовольствие. Едва он делал вздох, как над трубкой взвивалось облачко пудры, похожее на дым. Витя с любопытством начинал следить за тем, как оно оседает, а потом уморительно качать головой, чихать, кашлять, валяться.