Виктория Токарева - Талисман

Собрать себя не удалось, и Дюк с разрозненной душой поплелся на пятый этаж. Позвонил в свою дверь.

Ему долго не отпирали. Он даже забеспокоился — не ушли ли гости, захлопнув дверь и оставив в доме ключ. Тогда ему придется либо ломать дверь, либо куковать всю ночь на лестнице.

Но по ту сторону заскреблось. Отворил Хонин. Дюк даже не сразу узнал его. Наверное, целовался до одурения, лицо его как бы разъехалось в разные стороны. Рот — к ушам. Глаза — на макушку.

— Это ты? — удивился Хонин.— А где же мы? Разве мы не у тебя?

Дюк понял, что и мозги у Хонина переместились из головы в какое-то другое, непривычное для них место.

В коридор выглянула Оля Елисеева, и ее нежное лицо осветилось радостью.

— Дюк пришел!— счастливо удивилась она.

Все вышли в коридор и выразили свою радость, как умели: Булеев — мужественно и снисходительно, Кияшко — мягко, женственно, Мареева — созерцательно.

И Дюк почувствовал, что может заплакать, потому что сердце не выдержит груза благодарности. И пусть они все переломают и перебьют в его доме, только бы были в его жизни. А он — в их. Обоюдная необходимость.

Сережка Кискачи качнул головой и сказал:

— Ну, ты даешь...

Это могло означать удивление. А скорее всего — благодарность за то, что Дюк не надоедал гостям и тем самым не выпал в осадок, а остался в допустимой и полезной пропорции.

В школу Дюк не пошел, а с самого утра отправился в районную милицию.

Паспортный отдел оказался закрыт. Дюк стал соваться в двери, и в одном из кабинетов обнаружил милиционера. Это был человек средних лет, и, глядя на него, казалось, невозможно представить, что он когда-то был молодым или маленьким.

— Слушаю,— отозвался милиционер.

Дюк попытался установить с ним контакт глазами, но контакт не устанавливался.

У милиционера было остановившееся, неподвижное лицо. Он не понравился Дюку. Но Дюк не мог выбирать себе собеседника по вкусу. Приходилось иметь дело с тем, кто есть.

— Слушаю,— повторил милиционер.

Дюк достал из нагрудного кармана куртки паспорт Аэлиты и, сбиваясь, путаясь, замерзая от отсутствия контакта, стал объяснять, зачем пришел. Он рассказал про любовь и тысячу километров. Про тридцать и сорок, которые со временем перетекут в сорок и пятьдесят. Про психологический барьер. Дюк поймал себя на том, что при слове «психологический» поднял палец так же, как Аэлита.

Милиционер посмотрел на поднятый палец и сказал:

— Документики.

— У меня нет. Я несовершеннолетний. А зачем?

— Установить личность.

— Мою?

— Твою. И того товарища, который хочет подделать паспорт.

— Не подделать. Исправить,— сказал Дюк.

— Это одно и то же. Знаешь, что полагается за исправление документа?

Дюк промолчал.

— Уголовная ответственность. С какой целью гражданка хочет подделать паспорт?

— Замуж выйти.

— Разрешите...— Милиционер протянул руку. Дюк понял, что, если паспорт Аэлиты попадет милиционеру, он ее арестует и посадит в тюрьму.

— Если нельзя, то и не надо,— торопливо согласился Дюк.— Я ведь только посоветоваться. Я думал — это все равно. Ну какая кому разница, сколько человеку лет: сорок или тридцать?

— А паспортная система, по-твоему, для чего?

— Я не знаю,— Дюк действительно не знал, для чего существует паспортная система.

— В Москве одних Ивановых две тысячи,— возмутился милиционер, как будто Ивановы были виноваты в том, что их две тысячи.— Как их различить? По имени. Отчеству. Году рождения. Месту рождения. По паспорту. Понял?

— Понял,— радостно кивнул Дюк.

— А если каждый начнет приписывать по своему усмотрению, то что получится?

Дюк преданно смотрел милиционеру в глаза.

— Свалка! Неразбериха! Куча мала! Кого регистрировать? Кого хоронить? Кому пенсию платить?

— Так она же хочет моложе. На десять лет позже пенсия. Государству экономия.

— Государство на безобразиях не экономит,— жестко одернул милиционер и пошевелил пальцами протянутой руки.— Документики,— напомнил он.

У Дюка не оставалось выхода, и он положил на стол паспорт. Милиционер развернул его и стал смотреть на фотокарточку Аэлиты. Если бы смотрел художник — то выискивал бы в ее чертах инопланетную красоту. Врач — следы скрытых недугов. А милиционер — преступные намерения. Определял преступный потенциал.

— Почему гражданка сама не явилась? — подозрительно прищурился милиционер.— Почему действует через третьих лиц? Через посредников?

Дюк хотел объяснить, что он не посредник, а талисман. Но тогда милиционер и его заподозрил бы в подлоге собственной личности, и это было бы в какой-то степени правдой.